Георгий Попов - За тридевять планет
Мне лично тетка Соня делала яичницу из трех яиц на свином сале. Сала в зависимости от аппетита, но не слишком много. Граммов триста-четыреста, ну от силы пятьсот... Потом я выпивал кринку простокваши, а если простокваши не оказывалось, то полкринки обыкновенного молока, иногда - парного, и не спеша вылезал из-за стола.
В субботу и воскресенье к яичнице прибавлялись пресные блины - тонкие, как папиросная бумага, покрытые яичным желтком, точно глазурью, лоснящиеся от свежего, только что истопленного сливочного масла, и пирожки с творогом, маком, печенкой, рыбой, морковью и прочими дарами старухи Земли.
Вообще-то, замечу, наши женщины не обучены всяким кулинарным тонкостям и хитростям, все у них просто и ясно, зато ведь и питательно, дай бог! Возьмите те же блины, только что соскочившие со сковородки.
Их ведь едят не просто так - взял и в рот... Нет! Сперва на этот блин подуешь, чтоб он остыл немного, затем свернешь его вчетверо, как салфетку, окунешь в блюдце с топленым маслом и, выждав момент, когда масло перестанет стекать ручьем, суешь куда следует.
А пироги с рыбой! Казалось бы, что тут такого?
Очистил доброго - с рукавицу величиной - карася или, что тоже сойдет, порядочную щуку, разрезал на куски, ну посолил и поперчил, и заворачивай в тесто, как в ватное одеяло, а потом на противень да в печь.
Так нет! Хорошая хозяйка (а тетка Соня хозяйка, каких поискать) нашпигует это ватное одеяло еще и свиным салом, так что тесто, будучи в жаркой атмосфере, пропитывается и жиром, и рыбьим соком, и начинает распространять такие запахи, что у самого бесчувственного и то слюнки потекут.
Десятка полтора-два таких пирожков - и все, можешь отваливать от стола.
На завтрак у меня ушло минут двадцать, не больше. Разделавшись с яичницей и выпив кринку холодной, только что из погреба простокваши, я сказал: - Спасибо, тетя Соня,- и вернул ей пустую кринку.
- А что ж ты, а? Может, еще чего поел бы? - заохала тетка Соня, хотя, кроме яичницы и простокваши, у нее, кажется, больше ничего и не было. Середина недели - самое скучное время в этом смысле.
- Нет, спасибо, сыт и нос в табаке.
Я посидел ровно столько, сколько требуется, чтобы выкурить папиросу, и подался в РТМ. Обычно меня сопровождали огольцы - привяжутся, ну хоть ты что с ними делай! В этот раз огольцов что-то не было видно.
Наверное, и им надоело издеваться над человеком. Довольный, что никто не свистит вдогонку и не улюлюкает, я вышел за ворота, повернул не направо (если сразу в РТМ, то надо направо), а налево, прошел шагом до проулка, свернул в тот проулок и скоро очутился на задах, то есть за огородами. Здесь людей бывает мало, я чувствую себя свободнее и постепенно увеличиваю скорость.
II
Я обогнул деревню и стал пересекать площадь, чтобы сразу после этого выйти на финишную прямую, как вдруг, слышу, кто-то окликает:
- Эдя, привет! Что ж ты, узнавать перестал?
Гляжу, у колонки стоят Фрося и капитан Соколов - он как раз был в отпуске - и машут руками.
Впрочем, махал один капитан. Фрося делала вид, будто ничего не замечает, хотя, я-то знал это, буквально пожирала меня глазами.
- Привет! - Я подошел, поздоровался с капитаном. Тот ответил крепким рукопожатием.
Фрося улыбнулась, даже повела плечами, что она делает всякий раз, когда хочет привлечь к себе внимание, но я и глазом не моргнул. Меня интересовал капитан, летчик-истребитель, причастный к высшим сферам, как говорится. Кто-кто, а он-то должен знать, что там, в тех сферах, то есть на других планетах.
- Ты работай, братик, работай! - Фрося кивнула на пустые ведра.
- А что? Думаешь, слабо?
- Не слабо, а отвык небось. Это тебе не самолеты гонять!
Капитан принялся качать воду (у нас теперь воду качают), поглядывая то на небо, то на деревню, то на осколок озера, видневшийся в просвете меж соснами.
- Какая красота, правда? Сегодня встал чуть свет, вышел в березник, хожу, брожу... Даже дух захватило, а отчего - и сам не знаю.
- Да ты что, чокнутый? - засмеялась Фрося.
- А что? Заметно? - Капитан сделал испуганное лицо и засмеялся, так что морщинки побежали во все стороны.
- Ой, не могу! Все-то вы, мужики, чокнутые. Эдя на что уж был человек, и тот с шариков съехал. В космос летит, это ж надо!
- И правильно делает... Земля, конечно, колыбель человечества, но не вечно же бедному человечеству оставаться в колыбели... Хватит или еще?
- Хватит...- Фрося отставила полное ведро и протянула коромысло.
Капитан коромысло взял, но идти не спешил. Опять глянул на небо, на сосновый бор, скользнул взглядом по избам с серыми крышами и зелеными палисадниками, отчего-то вздохнул. Можно было подумать, что это не я, Эдька Свистун, а он, капитан Соколов, летит в космос.
- Тренировки замучили,- сказал я, умеряя дыхание.
- Еще бы! - посочувствовал капитан.
Он был невысок, гораздо ниже меня, но широк в плечах, кряжист, как у нас говорят.
- Понимаешь, пять туда, пять обратно. И - двухпудовая гиря. Тридцать правой, тридцать левой...Я засучил рукава, напряг бицепсы.- Пощупай!
Капитан пощупал.
- Ничего. Я бы сказал - здорово,- похвалил он.
- Ой, Эдик, дай-ка и я пощупаю,- потянулась и Фрося.
- Ну, ну! Иди кур щупай! - Я отступил на шаг.
Фрося обиделась.
- Еще не полетел, а уже воображает! Пойдем, братик!
Но капитану, я чувствовал, не хотелось уходить.
Мы, люди, суем свой нос всюду, независимо от того, просят нас или не просят. И охотнее всего именно туда, куда нас не просят. Капитан не составлял исключения. Хотя Фрося не только сказала: "Пойдем, братик!" - но и дернула братика за рукав гимнастерки, тот не стронулся с места.
- Так этого мало, должно быть? - продолжал он.
Я понял, о чем идет речь.
- Тренировок-то? Конечно! Но кроме пробежек и гири есть еще барокамера.
- А это что за зверь?
Капитан сказал и сам засмеялся. Я тоже не мог сдержаться, как ни старался. Так мы стояли и смеялись, и дружески похлопывали друг друга.
- И не говори, капитан! - наконец сказал я, переставая смеяться.Сидишь и сидишь, как дурак. Час сидишь, два сидишь... И - ни закурить, ни слова сказать. Главное, курить нельзя. Вот тут, под ложечкой, сосет, сосет, а - нельзя.
- Бросать надо. Коли задумал лететь, то бросать надо. Кстати, куда же ты летишь?
- А никуда он не полетит. Струсит.
Фрося сказала это, чтобы задеть, унизить меня - женщины, они мстительны,- но я пропустил ее реплику мимо ушей. Пусть себе язвит, меня не убудет, - подумал я. Да и не до того было, чтобы отвечать на всякие шпильки. Я вдруг почувствовал, что сейчас-то, с этого вопроса, и начинается настоящий мужской разговор.
- Куда! На другую планету, куда же еще! - сказал я.
Капитана это страшно заинтересовало.
