Александр Рубан - Дома
Это сон. Ты проснёшься, когда нагловатый, весенний, участившийся дождь застучит по бесценным листкам. Ты закроешь их скушным романом. Рассвет, как спасенье, нежно руку протянет и нежно коснётся виска.
Вот и всё. А на узкой кровати, в подушках не смятых столько спрятано снов, ожиданий, отрад и утрат... Абрикосами пахнет. Привычный и приторный запах. Ты читаешь стихи. Ты, наверное, плачешь. Я в каждой слезе виноват.
Домовой
1.
Когда опять я покидаю дом, пусть даже дом брезентовый и тесный, грущу о том, что пережито в нём, а вспоминать не всякий раз уместно,
грущу о том, что вот уж сколько лет в дому ином надеюсь быть счастливей, и это так похоже на рассвет, на поцелуй прощально-торопливый,
грущу о том, что снова -- кутерьма, что в кутерьме привыкну постепенно и покидать обжитые дома, и обживать покинутые стены.
2.
Человек был очень весел, сам не зная, отчего, вдалеке от модных песен и от дома отчего,
от уюта и комфорта, от забот любимых рук, от огней аэропорта и от судоходных рек.
Человек твердил ночами рассудительную чушь: мол, в глуши он не случайно, и, мол, разве это глушь?
Всё продумал он и взвесил, всё он сделал по уму. Он доволен. Горд и весел. Верьте на слово ему.
3.
Я порой с работы поздно ухожу, три ключа в своём кармане уношу.
Три ключа в моём кармане, три ключа -я войду к любому гаду, не стуча.
Я скажу любому гаду: "Здравствуй, гад. Ну-ка, ставь на стол кефир и лимонад!"
И достанет он, приветствуя меня, два стакана и недопитый коньяк,
ну а я ему совру: "Ты знаешь, гад, я непьющий! Ты купил бы лимонад..."
Отвернётся он печально от меня, из горла хлебнёт початый свой коньяк,
обопрётся тяжело на шаткий стол. Препаршиво гад живёт. Он холостой.
Стены голы. Не зашторено окно. Разлито в углу креплёное вино.
На столе -- газета, стоптанный сапог, три окурка и капроновый чулок.
Я скажу ему негромко: "Слушай, гад, разве это..." -- Он ответит: "Виноват.
Виноват, -- он скажет, глядя мне в глаза. -Я живу не так, как надо. Так нельзя".
Постоим и помолчим мы с ним вдвоём -я и он, живущий в зеркале моём. Повздыхаем,
показнимся
и допьём.
4.
Подслеповатым, но зрячим окном щурясь на терема, где-то, я верю, стоит этот дом -там, где не сносят дома.
Будто на блюдечке белой зимы ломтиком старины -дом, что запомнил мой каждый миг: радости, горя, вины...
Ясной дорогой шагаем ли мы, бродим ли мы впотьмах -смотрят на нас из далёкой зимы нашего детства дома.
5.
Домовой -- не хозяин дома, сквозняков его и теней. Потому что хозяин -- дома. Вот лицо его на стене.
Домовой по покоям бродит, половицами -- скрип да скрип. Не находит покоя, бредит днями прошлыми гном-старик.
Он привык, что хозяин недвижен. Беспокоит его одно: лепестки отцветающих вишен мягко-мягко стучат в окно,
и мерещатся в тёплой вьюге что-то помнящие глаза, что-то шепчущие друг другу позабытые голоса...
А нахальный паук над дверью паутину свою прядёт. Он давно уж твердит и верит, что никто сюда не придёт...
Но хозяин вернулся однажды! Он распахивал окна в сад. Почему-то он был моложе, чем тогда, много лет назад.
Снял портрет. Погрустил. И бросил. Засмеялся. И смех -- как свет. Юной, солнечной, рыжеволосой гостьи голос звенел в ответ.
А потом были ночь и шёпот, поцелуй, полусмех-полустон... Домовой по покоям топал и скрипел половицами он.
Замирала хозяйка: "Слышишь?.." А хозяин шептал сквозь сон: "Мыши. Спи. Это просто мыши. Старый дом. Мы его снесём".
6.
Ты, наверное, зря в этот дом постучалась. Догорала заря. Ничего не случалось.
Не от горя-беды, а от осени только листья были бледны, словно лунные дольки.
Нет, не горечь утрат -просто длинная осень. Просто тучи с утра бились ливнями оземь.
Просто в меру дано сентябрей нам на долю. Просто кто-то давно не живёт в этом доме.
7.
Жарким летом каждый бугорок жёлт по обе стороны дорог.
Это одуванчики взошли, солнышки пробились из земли.
Как печаль, их головы легки, и горчат слегка их стебельки...
Медленный, рассеянный рассвет. Лето длится. Одуванчик сед.
И летят по лету семена -в солнечную Лету имена.
8.
Неуютное, тревожащее, дальнее... Кто сказал, что горизонт недостижим? Никогда мои не кончатся шатания по краям и по окраинам чужим.
Небо синее, какое небо синее! А дорога -- вся! -- в полуденной пыли. Там, за первым поворотом -- Абиссиния, а за следующим -- снова край земли.
Через улочки кривые, через площади я опять шагну в немереный простор, чтобы снова очутиться в чистой рощице, незнакомой, но обыденно-простой.
В ней, под деревцем, изогнутым причудливо, я прилягу, и от взора моего, по нездешнему пытливого и чуткого, эта рощица не скроет ничего.
Всё познаю, всё пойму и всё прочувствую и опять шагну за новый горизонт. Улыбаться будут женщины сочувственно и считать, что мне чертовски не везёт.
Буду слушать их и буду им поддакивать, сам поверю небылицам про себя и казаться буду тихим и податливым, от уюта воровато пригубя.
А потом, дыша просторами желанными, на какой-то из дорог остановлюсь. Твоё имя прошептав, как заклинание, на пороге твоей комнаты очнусь.
9.
Наши встречи неуютные -как высотки после боя. Наше чувство обоюдное называется любовью.
И на каждое свидание мимо окон, зреньем грозных, мы идём, как на задание, через шёпот перекрёстный.
Есть ли что обыкновеннее? Но пускай проходят годы, мы ни сплетням, ни забвению не сдадим свои высоты.
10. Метель
Белый танец. Последний в году. Все снежинки -- под луч фонаря. И кружат у меня на виду, меж собой о своём говоря.
Вот -- царапнулся кто-то в стекло. Да, метель. Я тебя узнаю. Нет, метель. Столько зим протекло! Я уже не танцую. Пою.
Я давно уж, метель, не чудак. Я на прочном, покойном пути. Ах, последний? Ну, разве что так. Ветер, музыку! Ну -- веди!
Закружи-ка меня, задурмань, зашвырни в темпе вальса туда, где туманов лохматая рвань, а под ними вода, как беда,
где ни следа на белой земле и синица не бьётся в руках, где распятья распутий во мгле и звезда, и звезда в облаках...
Да, метель. Мы с тобою не те. Ты слабей, чем тогда. Я умней. Я б пошёл за тобой. Но сначала, метель, ты ворвись-ка попробуй ко мне!
Зря я войлоком дверь обивал? Зря окно конопатил тряпьём? Я, быть может, заранее знал: ты ещё постучишься в мой дом,
ты поманишь меня в неуют. Я отвечу: "Какого рожна?.." Ах, жена. Как метели поют за окном! А в дому -- тишина.
11.
Пыльный свет. Осклизлые ступени. И, конечно, тени на стене... Сколько этой самой дребедени снилось и ещё приснится мне!
Убегаю, догоняю, плачу, изнутри расшатываю клеть, ничего перед судьбой не значу, но пытаюсь всё-таки взлететь!
Надо так: колени к подбородку, и -- в зенит, слегка наискосок. Только бы не мордой в полировку. Только бы достаточно высок
