Григорий Салтуп - Лента Мёбиуса
- Не все джинсовки из Штатов, много самопала. А цена та же: у вас триста, а у нас, в Питере, двести рубчиков. Знаю! У Кронида был один знакомый фабрикант, владелец подпольной фабрики по производству "американских" юбок. Вежливый, аккуратный, с палочкой ходит. Он джинсовую ткань покупал в рулонах, контрабандой. Мы с Кронидом ему швейные машинки переделали на двойной джинсовый шов, и фирменные нашлепки "Levi's" клепали, по трешке за штуку. Дело плевое, я сам придумал. Перевел рисунок на цинковую пластинку, протравил кислотой и припаял к утюгу. Фабрикант привозил нам кипы кожаных "язычков" с обувной фабрики; утюг нагреешь, пшшик! - три рубля. Пшшик - еще трешка... А девицы у фабриканта юбки шили. "Фирмовые"!
- Однако, жулик ты, Боря! Не стыдно?.. И друг твой - жулик. И фабрикант - жулик. Я, однако, триста рублей дочке дал на модную юбку. Триста рублей - жулику? Тьфу!
Обиделся Иван Ефремович Ы-Кунг'ол.
- Я тебе водки не дам! Радио слушай, паря. Водки тебе не будет.
Иван Ефремович включил транзистор, и они целый час слушали мягкий и мужественный голос Штирлица, который нес откровеннейшую чушь, - что было не к лицу прославленному разведчику.
Штирлиц занудливо перечислял населенные пункты, состояния погоды паводки весной и засухи летом; головы крупного рогатого скота; фамилии трудолюбивых энтузиастов; количество тракторов и МТС; администраторов, полных беззаветного служения идее; подвиги героев по спасению сто литровой бочки солярки; дороги, непроходимые в любое время года... и многое, многое другое, что позволяло ему, Штирлицу, время от времени выражать чувство глубокого внутреннего удовлетворения
Иван Ефремович несколько раз пытался переключить программу, но Боря ему запрещал.
- Нет, ты слушай, слушай. Водки не даешь, и сам теперь слушай! Полезно...
Когда Штирлиц, наконец, умолк, пообещав продолжить вещание завтра, Борис Васильевич, ерничая и кривляясь, заорал на всю тундру комсомольскую бодрую:
"Едут новоселы с рожей невеселой!
"Кто-то у кого-то свистнул чемодан!
"В чемодане было: два кусочка мыла,
"Сраные кальсоны и кривой кинжал!
"Эх, мама, мама-родная-то,
"Сдохла свинья колхозная-то,
"Скоро ли я увижу генсека партии
"В гнилом гробу!-"
И дальше уже понес совершенно непотребные и непечатные вещи. На что Ы-Кунг'ол опасливо забурчал:
- Однако, нехорошо. Услышать могут, паря. Оргвыводы сделать могут. И вышлют, однако...
- Куда высылать? Ведь там уже Аляска!
Злые друг на друга, они залезли в ярангу, которую Иван Ефремович провонял дымом, разгоняя гнус, закрыли полог и больше уже не разговаривали.
Только Борис Васильевич вместо "Спокойной ночи" указал Ивану Ефремовичу на транзистор: - "Не стыдно?" - но Иван Ефремович не ответил.
Борис Васильевич долго не мог заснуть, ворочаясь в непривычном меховом мешке.
Вспоминал наглое и открытое лицо Кронида Собакина. В анфас Кронид смотрелся как мужественный полярник или непримиримый майор угрозыска, а профиль его был словно другого человека, и все из-за нижней челюсти, - она крутым валиком выдвигалась вперед, почти вровень с горбатым кронидовским носом, зубы росли с наклоном внутрь, отчего появлялось впечатление запавшего, старческого, беззубого рта. Крайне неприятное впечатление...
И взгляд Кронида какой-то двойной: честный, прямой и в то же время подлый. То есть, со способностью на подлость! У Кронида были любимые застольные присловья: "Чтоб иметь успех у дам, надо пить портвейн "Агдам" и "Чтоб семейство было дружное, кури "Север" и пей "Южное", но главное его словечко, которое наиболее полно выражало самого Собакина, было: "Нас рать!"
Причем, он приписывал это выражение самому Александру Сергеевичу Пушкину, который некогда процитировал незадачливые строки поэта, своего современника, о Наполеоне:
"Не хвались, идя на рать,
А хвались, идучи с рати".
Однако Кронид Собакин вкладывал в это слово некий глобальный смысл, весьма сообразный с текущей политической ситуацией: - "Нас - рать!"; "Мозгодолбов сгустилась серая рать, и нам остается кричать: "И нас рать! И нас рать! И нас-рать-"
4.
За неделю Борис Васильевич почти совсем прижился на стойбище Ивана Ефремовича Ы-Кунг'ола. Бегал за олешками в легких оленьих унтах, подрубал низкий кедровый стланик и кустарниковую ольху на дрова, притерпелся к трупновато пахнущей меховой одежде и яранге, ел вместе с Иваном Ефремовичем недоваренную оленину - или оленятину? - черт его знает, Иван Ефремович просто говорил: "Олешку кушать"; привыкли к Борису недоверчивые собаки Ы-Кунг'ола - особенно Черныш, - но с собаками он и раньше быстро находил общий язык, это кошки Бориса Васильевича чурались...
В рюкзаке у костра обнаружилось имущество безымянного бича, место которого занял Борис Васильевич, сам того не желая. Пара новых фланелевых кальсон, две застиранные рубашки, накомарник - накомарник пришелся очень кстати, без него бы Борис Васильевич точно спятил: тучи гнуса непрерывно звенели в воздухе, запястья на руках Бориса Васильевича опухли от укусов (он ходил в ленинградских перчатках), - ржавый складной нож со штопором (как в чемодане у новосела) и замызганный, со следами закусок на страницах, сборник стихов Сергея Есенина, - вероятно, бич имел пиитические наклонности.
Ивана Ефремовича мошкара и комары вроде бы избегали, как заговоренного. Утром он определял направление ветра и с помощью Бориса Васильевича перегонял стадо на наветренный берег топкого круглого озера, чтоб меньше беспокоила олешек мошкара.
Потом они зажигали пять-семь вонючих костров с гнилушками, - окуривали стадо от оводов, которые откладывали личинки под шкуру оленей и портили их многочисленными дырочками. Стадо олешек у Ивана Ефремовича было небольшое: двести шестьдесят совхозных и сорок семь голов личного стада Ы-Кунг'ола; правда, потом выяснилось, что из двухсот шестидесяти совхозных олешек сорок принадлежали главному зоотехнику и восемнадцать председателю профкома совхоза. Но это так, к слову...
У Ивана Ефремовича обнаружился странный, - по мнению ленинградского инженера, - нравственный критерий: он всегда знал, что плохо и что хорошо. Воровать, обманывать, жульничать - плохо; работать, воспитывать детей, исполнять задания - хорошо.
Эдакий кроха-сын, усвоивший в четыре года "что такое хорошо и что такое плохо" и подросший в безвоздушном пространстве до облика пятидесяти семилетнего чукчи.
И что бы ни рассказывал Борис Васильевич Ы-Кунг'олу из своей жизни или из жизни своих приятелей, на все Иван Ефремович вешал короткую и жесткую табличку:
"Однако, плохо. Воровать нехорошо",
"Обманывать стыдно",
"Жулик, однако, твой Кронид!" - даже если речь шла о том, как Собакин продает "куклы" из купюр у "Березки" или у ночного торговца портвейном "реквизирует" алкоголь и выручку, запугав его красными корочками годового абонемента в бассейн, которые весьма похожи на милицейское удостоверение...
