Владимир Фильчаков - Воюй, пока молодой!
Валентин оглядел палату. Ничего особенного - рядовая палата в рядовом госпитале. На окне белая занавеска, еще три пустые койки, тумбочки между ними, расшатанные, ободранные. Интересно, какой это город? Они были далеко от города, значит, его сюда перевезли на вертолете, не иначе. А другие, что ж - отсиделись на базе и получили новый приказ. Воюют где-то. Валентин не допускал и мысли, что кто-то мог погибнуть.
Погоди, а вдруг это опять сон? Вдруг он опять проснется в пустыне, где никакой базы, только духи, голод и смерть? Его передернуло. Нет, не сон. Не должен быть сон, иначе свихнуться можно. А что? И свихнешься.
Он потрогал голову. Волосы отросли уже, значит давненько он тут валяется. Значит, ранение серьезное было. Погоди, а повязка где? Сестра говорила о ране в голову. Повязки нет, и болит совсем не голова... Вот. Опять загадка. Сколько уж этих загадок было... То тело другого сержанта, то тело Косматого. И то, что база как в воду канула - тоже загадка. И то, что они год не помнили... Да, год-то, год-то какой?!
Валентин приподнялся на локтях, хотел сесть, но голову вдруг сдавило, будто твердыми руками, вспыхнула и погасла искра в глазах, замутило, и он упал на подушку. Нет, видать, точно в голову долбануло. А повязка - что ж, сняли уже. За ненадобностью.
- Эй, ты чего? - послышался голос.
Валентин открыл глаза, недоуменно огляделся. Он лежал на земле, а над ним склонился Косматый
- Вставай-ка, чувак, не время валяться в пыли, - сказал Косматый и протянул руку.
Валентин с трудом поднялся, сплюнул горькую слюну.
- Что-то глюки у меня, - произнес, еле ворочая языком. - То я здесь, то в госпитале.
- Анаши обкурился, что ль?
- Не курил я, - Валентьин поморщился, пощупал грудь - внутри саднило как после ранения. - С того раза, как двух духов оприходовали, не курил.
- Пошли, надо догонять.
Валентин посмотрел на тропу. Там стояли над очередным телом сержант, Нодик и Борис. Валентин и Косматый подошли, остановились за спинами. Солдат лежал в луже крови, лицо его было традиционно обезображено.
- Кто? - спросил Валентин и осекся. На Нодика похож...
- Вах, - сказал Нодар дрожащим голосом. - Скоро всех найдем, да? И тебя, Валька, и тебя, Боря.
- Лучше могилу копай, - сказал Рычков, вытирая потное лицо.
- А что? Я копай, копай, - отозвался Нодар. - Ты помогай, да.
Выкопали могилу, положили тело, постояли молча.
- Ну, - не выдержал Нодар. - Ты слово скажешь, да?
Сержант встрепенулся, произнес краткую скомканную речь. Пошли дальше. Хоронить самих себя стало обычным делом. Валентин усмехнулся. Самих себя. Пришло же в голову. Как это может быть - самих себя? Никак. Вот же сержант, вот Косматый, вот Нодик. Идут, переговариваются. Значит живы. А то, что ему мнилось, что он в госпитале - ну так от жары еще и не то привидеться может, и косячка никакого не нужно. Вон солнце как жварит, только держись. Небо выцвело, полиняло. Лежит себе стиранное небо на острых камнях, как развешенное для просушки белье... А дышать все труднее - они ведь все выше забираются. Постой, как это - выше? Они ж в долину должны спускаться! База ведь в долине!
- Эй, взводный, - позвал Валентин. - Мы зачем в гору-то лезем?
Рычков остановился, вытер пот кепкой, нахлобучил ее на стриженую голову, посмотрел больными глазами.
- Чего это - в гору? - спросил, словно портупеей скрипнул.
- А как же? - сказал Валентин. - Дышать все труднее, я заметил. А нам ведь в долину надо.
- Ну, - поддакнул Косматый. - Я же говорю, он дороги не знает.
- Вах, опять начали! - Нодик с досадой хлопнул себя по ляжке.
- Не опять, а снова, - хохотнул Борис.
- Перевал там, - стараясь казаться уверенным, произнес взводный и посмотрел туда, где должен быть перевал.
Там громоздились скалы, которые также выцвели, как небо.
- Идти надо, - безнадежно сказал взводный и пошел, не оглядываясь. Остальные потоптались, потоптались, и двинулись следом.
Что же так болит в груди? Валентин пощупал ребра - не сломаны ли? Вот чепуха, если б он упал и сломал ребра, разве б он этого не помнил? А боль все сильнее и сильнее. Вот уже и дышать совсем невозможно, и в глазах темнеет, все поплыло и вылезло откуда-то мужское плохо выбритое рыло, которое смотрело на него участливо. Губы у рыла шевелились, но слова долетели до Валентина не сразу.
- ... там окажешься, тебе кранты. Ты слышишь меня?
- Слышу, - разлепив спекшиеся губы, прошептал Валентин. - Кранты.
- Курс окончен, - продолжало рыло, неприятно шевеля толстыми губами. Валентин заметил, что из ноздрей у рыла торчат черные волоски. - Курс окончен, ты понял? У тебя непереносимость обозначилась. Понял? Концентрация препарата в крови слишком велика, чтобы ты мог жить с ним дальше. Ну, понял?
- Ни хрена я не понял! - неокрепшим голосом попытался крикнуть Валентин. Получилось плохо, как стон. - Может объясните мне, какого черта я то там, то здесь?
- Нельзя тебе туда. Загнешься, а мне отвечать.
Кроме рыла Валентин стал видеть потолок палаты и испуганное лицо медсестры. Той, что помоложе.
- Ни хрена не понял! - повторил Валентин. - Объясните же!
- Марина, объясни ему! - сказал мужчина и вышел, подняв в палате ветер.
- Ну вот! - недовольно сказала Марина, присаживаясь на край койки. Валентин хотел подвинуться, но боль в груди не позволила. - Чуть что, сразу я. А сам-то что? Убежал. Он убежал, а я отдувайся. Ну да, понятно, солдат ему бы морду набил, а меня пожалеет, стало быть. Понятен ваш принцип, товарищ подполковник.
- Марина! - взмолился Валентин. - Ну хватит уже! Расскажите мне, что вам подполковник велел объяснить.
Женщина вздохнула, посмотрела с жалостью.
Валентин бродил в больничном парке, шуршал опавшей листвой, кутался в халат от ветра, и смотрел по привычке по сторонам. Глаза рыскали туда-сюда сами, помимо воли. Вон ворота, за которые его не выпускают. Там пропускной пункт со шлагбаумом и безжалостной охраной. Позади больничный корпус, трехэтажный, кирпичный, с колоннами, оштукатуренный и побеленный желтой известкой. Вокруг - решетчатый забор с кирпичными столбами и колючей проволокой поверху. Интересно - зачем колючка? Чтобы пациенты не убегали, или, наоборот, к пациентам кто-нибудь не пролез? Скорее второе, потому что большинство пациентов лежит бревнами на койках и видят сны. Как и Валентин совсем недавно.
Тихо. Только листва падает с легким шуршанием. По утрам появляются мятые, будто с бодуна, солдаты, сгребают листву в большие кучи и жгут, и тогда пахнет дымом и еще чем-то давно забытым, из детства. Солдаты молчаливы. Попытки заговорить с ними ни к чему не привели. Они дебилы какие-то, решил Валентин и оставил их в покое.
Скоро его выпишут.
- Не хрен тебе тут пролежни належивать! - заявил Валентину подполковник. - Через два дня собирай манатки и дуй отсюда. Что делать на гражданке? А я откуда знаю? Что? Оставить при госпитале? А что ты тут делать станешь? У нас ведь рабсила вся дармовая, мы ей не платим, вон, бойцы приходят, работают. За жратву разве? Ладно, я подумаю.
