Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 10
— Дос Сантос? Странно.
— Сейчас он наверху, в библиотеке, вместе с Джорджем и каким-то большим арабом.
Я посмотрел мимо нее вниз на гавань, где по тускло освещенным улицам двигались тени, похожие на мои мысли, темные и медленные.
— Большой араб? — произнес я наконец, — Руки в шрамах? Желтые глаза? По имени Хасан?
— Да, верно. Ты с ним встречался?
— В прошлом он кое-что сделал для меня, — признал я.
Так я стоял и улыбался, хотя кровь во мне застыла, — улыбался, потому что я не люблю, чтобы люди знали, о чем я думаю.
— Улыбаешься, — проронила Эллен. — Интересно, о чем ты думаешь?
В этом вся она.
— Я думаю, что ты относишься к жизни серьезнее, чем можно было бы предположить.
— Чушь. Я часто тебе говорила, что я ужасная лгунья. Да, буквально секунду назад — я лишь намекала на маленькую стычку в большой войне. И ты прав, что здесь я менее несчастлива, чем в любом другом месте на Земле. Может, ты поговоришь с Джорджем — возьми его на работу на Тайлер или Бакаб. Возьмешь, а?
— Ага, — сказал я. — Всенепременно. Клянусь. Именно так и сделаю. После того, как ты десять лет этим занималась… А что с его коллекцией жуков?
Она изобразила улыбку.
— Растет, прыжками и скачками. А также жужжит и ползает… и некоторые из этих ползучих — радиоактивны. Я ему говорю: «Джордж, завел бы себе женщину, вместо того чтобы тратить все свое время на жуков». Но он только головой трясет, весь такой занятый. Потом я говорю: «Когда-нибудь один из этих уродцев возьмет и укусит тебя и сделает импотентом. Что тогда?» А он объясняет, что такого не может быть, и читает мне лекцию о ядах насекомых. Может, он сам большой жук, замаскировавшийся. Думаю, Джордж испытывает что-то вроде оргазма, наблюдая, как они роятся в этих баночках. Не знаю…
Я повернулся и заглянул в холл, поскольку выражение ее лица изменилось. Услышав смех Эллен, я обернулся к ней и сжал ее плечо.
— О'кей, теперь я знаю больше, чем раньше. Спасибо. Скоро увидимся.
— Мне подождать?
— Нет, спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Конрад. И я ушел.
На то, чтобы пересечь пространство, может потребоваться и время, и обходительность: особенно если там куча народу и все тебя знают, и у всех в руках фужеры, а ты к тому же слегка прихрамываешь.
Куча и была, и все знали, и держали фужеры, и я хромал. Так что…
Позволив себе только самые скромные и неприметные мысли, я отмерил с краю, вдоль стены, как бы по периферии человечества, двадцать шагов, пока не достиг компании юных леди, которых этот старый холостяк всегда держал подле себя. Подбородка у него не было, как, в общем, и губ, волосы повылезли, и выражение, которое жило когда-то на лице, на этой материи, обтягивающей его череп, давным-давно ушло во тьму глаз и таилось в этих глазах, остановившихся на мне, — улыбка готовности быть неизбежно оскорбленным.
— Фил, — сказал я, кивая, — не каждый напишет такую «Маску». Я слышал разговоры, что это умирающее искусство… Чудовищная ложь!
— Ты еще жив, — произнес он, и голос его был лет на семьдесят моложе, чем все остальное, — и снова опоздал, как обычно.
— Приношу свое искреннее раскаяние. Меня задержали в доме одного старого друга на дне рождения леди, которой сегодня исполнилось семь.
(Что было правдой, хотя и не имеющей отношения к данной истории.)
— У тебя все друзья старые, не правда ли? — спросил он, и это был удар ниже пояса, потому что когда-то я знал его почти забытых ныне родителей и водил их к южной стороне Эрехтейона, чтобы показать им Портик Кариатид, в то время как на моих плечах сидели их яркоглазые отпрыски и я рассказывал ему, Филу, мифы, которые были старыми уже тогда, когда возникли все эти храмы.
— …Мне нужна твоя помощь, — сказал я, не обращая внимания на этот укол и осторожно прокладывая путь сквозь мягкий и язвительный кружок женщин. — Эдак я всю ночь буду прорываться из холла к Сэндзу, который устраивает прием нашему веганцу, — извиняюсь, мисс, — а у меня нет на это ночи. Простите меня, мэм… Так что я прошу, чтобы ты вмешался.
— Это вы, Номикос! — вздохнула одна маленькая очаровашка, уставившись на мою щеку. — Я всегда хотела…
Я схватил ее руку, прижал к губам, отметив, что ее камея на перстне наливается розовым, произнес: — А ну как отрицательный кисмет, а? — и выпустил руку.
— Как ты насчет этого? — спросил я Грейба. — Отведи меня туда за минимум времени в своей типичной светской манере, под разговор, который никто не посмеет прервать, о'кей?
Он бесцеремонно кивнул.
— Извиняюсь, дамы, я скоро вернусь.
Мы двинулись наискосок, пробираясь по людским аллеям. Высоко над головой медленно проплывали и поворачивались люстры, как граненые ледяные сателлиты. Телинстра, цивилизованный вариант Эоловой арфы, рассыпала вокруг осколки цветного стекла — мелодию песни. Люди жужжали и роились, точь-в-точь как насекомые Джорджа Эммета, и, стараясь избежать их толчеи, мы переставляли без паузы ногу за ногой и производили собственный шум. Несмотря на тесноту, мы ни на кого не наступили.
Ночь была теплой. Большинство мужчин были одеты в невесомую черную униформу, в которой, согласно протоколу, и гробит себя здесь Личный Состав. На ком ее не было, те к нему не относились.
Неудобные, несмотря на свою легкость, черные костюмы застегиваются по бокам снизу, впереди же, где гладко, слева над грудью находится знак различия — для Земли он четырехцветный: зеленый, голубой, серый и белый, трех дюймов в диаметре; ниже располагается эмблема ведомства вместе с меткой ранга; на правой же стороне собраны благословенные крохи цыплячьего помета — символ, о котором можно только мечтать, так он утверждает тебя в чувстве собственной значимости, — его выдает контора с богатым воображением под названием Полировка, Ремонт Орденов, Символов, Медалей (коротко ПРО СИМ — первый ее Директор ценил свое место). Ворот костюма имеет склонность после первых десяти минут превращаться в удавку; во всяком случае, мой.
Дамы носили, или не носили, все, что им нравилось, обычно яркое или в придачу с полупастельным (если только не принадлежали к Личному Составу, в таком же случае они были аккуратненько упакованы в черные костюмы с терпимыми воротниками и короткими юбками); все это в общем-то помогает отличать хранителей Земли от хранимых.
— Я слышал, Дос Сантос здесь, — сказал я.
— Значит, здесь. — А почему?
— По правде говоря, не знаю и знать не хочу.
— Тэк-с, тэк-с… Что стряслось с твоим замечательным чутьем политика? Отдел Литературной Критики обычно награждал тебя за него.
