Филип Макдональд - Личная тайна
- Ну, и что тогда? - спросил я чужим голосом. - Что тогда?
- Смешно, - ответил он. - Но все это я рассказываю впервые; лишь сейчас я понял, что мне следовало тогда начинать с другого конца - я ведь сказал ей, что беспокоюсь и испуган. Но я действительно был испуган уже несколько недель.
Страшное предчувствие опасности пронзило меня. Я возбужденно заговорил:
- Господи, да, я помню. Когда я уезжал, ты был очень подавлен. Ты получил травму во время ватерпольного матча. Я еще тогда волновался за тебя, но ты сказал, что все о'кей...
Мне показалось, что он был ГОТОВ разрыдаться - Чарльз Моффат был готов зареветь! - но он взял себя в руки, лицо его напряглось. Он сказал:
- Доктор сказал, что все нормально. Но все было намного хуже. Вроде и ничего серьезного, но это был конец для меня. Я стал плохо спать. Не знаю, была ли травма причиной бессонницы или что-то другое. Но была сама бессонница. Ужасная. Таблетки не действовали на меня, мне становилось только хуже. Я нормально засыпал, но просыпался... Вот что плохо. Когда я просыпался, я все время думал о разгадке. Я был близок к этой проклятой разгадке. Вначале я не очень беспокоился, просто злился. Но эти мысли начали пбоещать меня три, четыре, шесть раз за ночь; это было ужасно!
Он вдруг замолчал. Он пытался облизнуть губы языком, хлебнул глоток бренди и запил водой. Пот вновь выступил у него на лбу, и он вытер его тыльной стороной ладони, забыв о платке.
Он продолжал:
- Вот теперь ты со мной, наполовину под луной, наполовину в тени дворика Адриана, который только что обратился ко мне с вопросом. Маргарет наклонилась ко мне, уткнувшись подбородком в свои руки. Я чувствую ее взгляд на себе. Я с удивлением уставился на Адриана и жду, когда он меня спросит, знаю ли я, на что похоже это чувство, которое все ближе и ближе к ответу - он прост, азбучно прост, но всегда ускользал от человека; этот ответ запрещен; но когда он был близок, словно морковка перед ослиным носом, нужно было хватать его...
Мы хорошенько набрались - тебе знакомо гостеприимство Мортимера. Тут эгоистичное чувство поразило меня, когда я обнаружил, что другой человек - мой лучший друг - захвачен дьяволом, хоть я и считал его своей собственностью. Мы часами болтали, в то время как Маргарет таращилась на нас обоих своими огромными серыми глазищами. В них был страх, но мы продолжали, пытаясь уменьшить испуг, чтобы проследить за тем, что мы думали о разгадке в юности и почему мы не говорили об этом никогда раньше. Графин постепенно пустел, а невозможная калифорнийская луна бледнела. Мы уже пришли к словесной форме того, что, как мы полагали, было разгадкой...
- Мы не зашли далеко и не вкладывали в это какое-то особое чувство. Кто может говорить о вещах, не зная, какими словами облечь их содержание и смысл? Но мы ужасно напугали сами себя, да и Маргарет. Мы начали беседовать - или Адриан начал, потому что он четче осознавал; мы начали говорить о том чувстве, которое делало это понимание более значимым; о чувстве, которое не зависело от знаний. Вдруг Маргарет вскочила, стакан с виски упал и разлетелся на осколки, которые напоминали форму кольца. Я помню, что она сказала. Она глянула на нас свысока, я помню, что она показалась нам очень высокой, хотя в действительности была невысокой женщиной. Она промолвила: "Взгляните на все это! Взгляните!" - и сделала широкий решительный жест в сторону всего мира от нашего маленького внутреннего дворика. А затем сказала: "Оставьте все как есть - оставьте..."
Чарльз весь задрожал, будто у него была малярия. Потом он успокоился. Я вновь увидел напряженное лицо и капли пота на лбу. Наконец он заговорил:
- Маргарет вся съежилась и рухнула на стул. Она снова стала миниатюрной, и слезы медленно катились по ее щекам. Я знаю, что она их не замечала. Она сидела, подняв голову, ее руки покоились на краю стола, а взгляд был направлен в сторону бассейна, он парил над миром, который превращался из плотной, пронизанной лунным светом темноты в облачную туманность, становясь несчастно серым. Адриан поднялся. Он сел на ручку ее кресла, положил руку ей на плечи и прижался щекой к ее волосам. Они были неподвижны и молчали. Я не мог смотреть на это и отправился в дом, где нашел пару бутылок вина выдержки 28-го года, помню как сейчас, взял лед и стаканы и вернулся во дворик. Они не изменили позы, и я заорал на них, чтобы привести их в движение.
Мой крик подействовал на них, и я начал дурачиться, гремя стаканами, льдом, метался около них, вливая вино им в глотки, не забыв влить полпинты в себя, что меня очень рассмешило... Адриан начал помогать мне - мы разыграли из себя дурачков, распили вторую бутылку, третью и наконец рассмешили Маргарет. Адриан стащил очень красивую занавеску с лебедем со стены дворика в бассейн, испортив при этом свой клубный пиджак...
Я уехал почти на рассвете. Они вдвоем вышли проводить меня и попрощаться. Маргарет пригласила меня к ленчу, на что я ответил обещанием; я помахал им и завел свой автомобиль. И... вот и все!
Он не прервал свой рассказ на этот раз. Его голос и слова как бы мягко скользили в темноте. Он сидел, глядя на меня, абсолютно спокойный. Мне не хотелось встретиться с его взглядом. Молчание затянулось. Я сказал:
- Давай, продолжай! Я не понимаю. Что значит - вот и все?
- Больше я не видел Арчи. Их больше не существовало. Просто... не было. Я вновь слышал голос Маргарет - но он сказал лишь одно слово.
А потом снова молчание. Я заговорил, подбирая слова.
- Не понимаю. Объясни.
Он искал сигарету с закрытыми глазами, зажег ее. Чарльз рассуждал как бы для себя:
- В слэнге столько смысла! Как сказал однажды Честертон: "Народ - самый великий поэт". Мошенник, или гангстер, или писарь, который первым сказал "не вырубить топором", сказал больше, чем знал.
...Потому что вот что случилось с Адрианом - стерт из памяти - вычеркнут из всех трех временных измерений - аннулирован - не существовал!
- Ты не можешь остановиться, не досказав! О чем ты говоришь! Что имеешь в виду?
Он не сводил с меня глаз.
- Я имею в виду то, что говорю. С этого дня Адриан больше не существовал... Его жизнь стерта. Помнишь, что лежит в коробке? Ну, это объяснение. После того... как это случилось, я заболел. Не знаю, как долго продолжалась моя болезнь, но когда я стал вновь осознавать все, что было со мной, то я решил сделать все, чтобы доказать себе, что я единственное существо, которое помнит о существовании Арчи. Имей в виду, я надеялся, что смогу опровергнуть это, хоть я и чувствовал, что не смогу. Я действительно не смог. Ты видел эти бумаги и вещи - это та маленькая часть моего доказательства. Адриан Арчи был и одновременно никогда не существовал. В этой рамке была фотография Маргарет, но рамка не разрезана. Эта трубка Адриана с моими инициалами, но ободок блестит как новый...
