Юрий Яровой - Подарить вам город?
— Ну вот и ваш дом…
— Не будете же вы стоять здесь всю ночь, — улыбнулась Томи. И добавила, едва усмехнувшись: — Я одна живу. Отец, когда мне исполнилось восемнадцать, переехал на другую квартиру.
Она запнулась на слове «переехал», и он догадался, что отец ее не переехал, а женился.
У нее была высокая и длинная комната с циркульным окном. Шкаф у двери, за ним тахта, стол с коробками пластилина, карандаши в стаканах…
— Это мамина комната, — сказала Томи тихо. — Она здесь жила почти всю блокаду. Не захотела эвакуироваться…
И — через небольшую паузу:
— Я сейчас приготовлю чай.
— Нет, нет, — запротестовал Лавров. — Уже поздно — какой чай?
— Да? — удивилась она. — Ну тогда…
Она открыла шкаф, вытащила белье, подушку, быстро постелила на тахте и сказала, глядя в пол, точь-в-точь как в вестибюле гостиницы:
— Ложитесь.
И она выскочила из комнаты.
«Черт побери, — выругал он себя. — И номер есть, а вот… Однако что теперь делать?» И вслух сам себе ответил:
— Спать.
Потушил свет, разделся и лег. Минут через пять дверь осторожно открылась: «Можно? Вы легли?» — но он промолчал, он увидел, что в дверном проеме торчит угол раскладушки.
Раскладушку можно было поставить только рядом с тахтой. Она постелила, разделась за дверцей шкафа и в ночной, до пят, сорочке — все это он видел сквозь смеженные веки — юркнула под одеяло.
— Спокойной ночи, — прошептала она.
И тут он понял, что круглый идиот и в какую влип глупейшую историю.
Утром он проснулся. И сразу все вспомнил, и ощутил под сердцем ноющую боль. «Этого еще не хватало, — разозлился он на себя. — Не надо было быть слюнтяем… А может, она не спала всю ночь?»
Повернулся на бок, чтобы увидеть раскладушку, а увидел широко открытые, темные и тревожные глаза.
— Не спится. Томи? — сказал он как можно бодрее и все же фальшивя.
— Я сейчас встану, — быстрым шепотом сказала она. — Отвернитесь, пожалуйста, к стене.
Он отвернулся, закрыл глаза, но все равно все видел: и как она откинула одеяло, и как опустила ноги на пол, и как прошла за дверцу шкафа… «Дурак», — скрипнул Лавров зубами.
Когда он выходил из комнаты, в коридоре была уже женщина.
— Доброе утро, — вынужден был он поздороваться.
— А? — широко открыла глаза женщина. — Доброе… — Она с любопытством, но в общем-то безобидным любопытством осмотрела его с ног до головы и забросала вопросами: — Значит, это вас вчера Томи таскала по городу? Вы впервые в Ленинграде? Понравился вам город? С гостиницами у нас только плохо. Но мы вас устроим, у меня приятельница в «Октябрьской»…
— Спасибо, — вставил наконец слово Лавров.
— А, Томи! — повернулась женщина к двери ванной. — Опять ночевала на раскладушке? А я думаю, кто взял? А чего ты не пришла к нам? У нас же диван…
— Вы уже спали.
— Спали? — всплеснула руками женщина. — Ну и что? Нет, Томи, ты все-таки несносная… Чай будете пить? — снова вспомнила она о госте.
— Нет, нет, ехать надо, — испугался Лавров и потянулся к плащу на вешалке.
— Я вас провожу, — тихо, не глядя на него, сказала Томи. — Вы не найдете остановки.
— Нет, что вы! Объясните, все найду сам.
Он заехал в гостиницу, побрился, умылся, выпил две чашки кофе в буфете, но боль под сердцем так и не прошла. «Стенокардия, — решил он. — Этого еще не хватало!»
Весь день прошел в переговорах, в утряске разных пунктов протокола согласования… Да что уж кривить душой: покладистым он был в тот день, ряд пунктов стоило бы отредактировать иначе, в свою пользу, но спорить с таким любезным начальником конструкторского бюро… И все время он помнил, ни на секунду не мог забыть о том, что в другом конце зала, за высокой доской кульмана в огромном, не по росту халате сидит и прислушивается к спорам за «круглым столом» маленькая сероглазая женщина. «Ты любишь качели. Томи? Вверх-вниз, вверх-вниз…» Раза два он даже тряс головой, чтобы избавиться от этой прилипчиво-тоскливой песенки, и был бесконечно рад, когда начальник СКБ распустил наконец своих коллег и пригласил Лаврова к себе в кабинет — подписывать отпечатанный протокол.
— Итак, — улыбнулся начальник СКБ, — по самым скромным подсчетам, мы с вами сэкономили пару дней. В вашу пользу — будете иметь возможность получше познакомиться с Ленинградом.
В его пользу! Как раз эти два дня его, Лаврова, главный конструктор и поставил ему в вину: «Что у тебя горело? Не мог позвонить мне, посоветоваться, прежде чем подписывать кабалу? Русским языком сказал: не торопись! Семь раз прикинь, а на восьмой предложи свою формулировку…»
— Томи! — крикнул начальник СКБ в полуоткрытую дверь.
— Нет, нет, — запротестовал Лавров. — Я ее и так вчера затаскал до полусмерти.
— А, — сказал начальник бюро. — Не смею задерживать. Ваша командировка? Каким числом отметить?
— Завтрашним.
— Завтрашним? — удивился начальник бюро. — Так быстро?
— Да, знаете… — смутился Лавров. — Завтра у меня день рождения.
— Ах вот как! — воскликнул тот, пожимая руку. — Поздравляю. И от моих сотрудников. Томи! — опять крикнул он в дверь, но Лавров и на этот раз остановил:
— Не надо. Она, наверное, уже домой ушла!
Он заехал в агентство Аэрофлота, купил билет, а потом как угорелый носился по магазинам. Столько заказов — одуреть можно. Маме, детям, жене, соседям…
В гостиницу вернулся измученный. Переоделся, умылся и прилег, чувствуя, как с каждой минутой все сильнее колет под сердцем. «Хоть бы позвонила, что ли», — неожиданно поймал он себя на желании услышать ее голос. «Вверх-вниз, вверх-вниз…» Встал, подошел к окну, отдернул штору и долго смотрел на площадь, посреди которой поднял на дыбы коня Петр I. Вечер был теплый, светлый, от вчерашнего ненастья не осталось и следа, и на площади было много гуляющих. «Походить, может? Белые ночи ведь…» Но тут же подумал, что сердце ноет, а завтра лететь в самолете… И тут же, перебивая это трезвое соображение, опять прежнее, тоскливое желание: «А может, все-таки позвонит…» Так и не пошел погулять и долго, далеко за полночь, пока не принял таблетку, лежал, ожидая звонка, злясь и на себя, на свое слюнтяйство, как он определил свое вчерашнее поведение, на свое сердце, разнывшееся так не вовремя, а еще больше — на нее. И пока не уснул, видел перед собой, на белой стене, огромную площадь со вздыбленным конем и черным, пугающим своей громадой собором. Потом собор качнулся… «Какой вы нежный, — услышал он ее голос. — Поцелуйте меня…»
Лавров вскочил и чуть не упал — так занемели у него ноги. «Хватит с ума сходить, — разозлился он. — Что было, то было…»
