Юрий Сафронов - Внуки наших внуков
Я спрятал и осколок и кусок дерева в сумку и решительно направился дальше на юго-запад.
Вслед за сожженным лесом начался тот самый бурелом, который мы сегодня утром наблюдали с вертолета. Значит, я ушел довольно далеко от воронки.
Я с трудом продвигался вперед, пока не подошел к невысокой сопке, у подножья которой, словно спички, были навалены друг на друга деревья.
Под деревьями на склоне сопки я рассмотрел какое-то отверстие в земле. Берлога? Но почему же она находится так высоко? Почти бегом пустился я к загадочному отверстию. Дух захватило у меня от радости, когда я перелез через беспорядочную груду поваленных деревьев. Это было не простое отверстие, — земля вокруг него была оплавлена и обожжена, словно кто-то ткнул в склон сопки толстой раскаленной болванкой. Сомнений быть не могло: сюда врезался большой осколок, и лежит он там, внутри холма.
Цепляясь за сучья, я подобрался к самому отверстию, сунул туда голову и пополз вперед.
Ход резко расширился. Я очутился в небольшой пещере, и тут же у меня вырвался крик восторга.
В глубине пещеры светился, переливаясь всеми цветами радуги, большой камень необычного вида. Колышущиеся волны света — голубого, зеленого, красного — перебегали от одного его края к другому. Чистые тона радужных волн, их медленное колыхание можно было сравнить только с полярным сиянием.
Я стал внимательно рассматривать осколок. Он был величиной с крупную дыню и имел такую же вытянутую форму. Поверхность его была гладкая и блестящая, точно отполированная. Пораженный и очарованный этим невиданным зрелищем, я несколько минут, не отрываясь, любовался камнем. Теперь моя гипотеза была доказана. У меня было два осколка. Я достал из полевой сумки свой первый осколок — странно, он не светился…
Удивленный, я поднес его к сияющему радугой большому камню, и в тот момент, когда они соприкоснулись, по маленькому осколку тоже забегали узкие радужные полоски. Они перебегали так часто, что рябило в глазах. Как только я отодвинул маленький осколок, он перестал светиться, прижал к большому — он засиял вновь.
Так вот в чем дело! Это уже что-то знакомое: для того чтобы осколки болида светились, надо, чтобы их масса была больше какой-то критической. Вроде цепной реакции в куске урана.
Когда, наконец, улеглось волнение, вызванное драгоценной находкой, я почувствовал, что устал. Я отвык от долгой ходьбы. У меня гудели ноги, кровь стучала в висках, смыкались веки. В маленькой пещере было тепло и уютно, радужные полосы света одна за другой перебегали по своду пещеры. Я почувствовал, что должен хоть немного отдохнуть, иначе мне не дойти назад к воронке. Меня одолела сладкая дремота.
Уже засыпая, я подумал, что Илья Петрович, наверное, начал беспокоиться обо мне, что надо бы возвращаться назад, но я не смог побороть усталость и погрузился в сон…
ТАЙНА МЕТЕОРИТА
Сон прошел без сновидений. Открыв глаза, я увидел над собой ровный белый потолок. Позади меня кто-то тихо сказал:
— Кажется, проснулся…
Я оглянулся. Два врача в белых халатах и шапочках внимательно следили за каждым моим движением.
Спросонок я не мог сообразить, что произошло. Все тело мучительно ныло, словно я был жестоко избит. Правая рука онемела и не двигалась. Я снова откинулся на подушку.
Врач со смуглым, как у цыгана, лицом нагнулся ко мне и тихо спросил:
— Как вы себя чувствуете, Александр Александрович?
— Ничего. Где я?
— В Верхоянском санатории. Не волнуйтесь, через два-три дня вы будете совсем здоровы…
— Что со мной?
Врач замялся, видимо тщательно подбирая слова для ответа.
— Ничего страшного. Сейчас уже нет никакой опасности. Вам нельзя много говорить.
Второй врач незаметно вышел из комнаты и вскоре вернулся с тарелкой дымящегося бульона на подносе. Только теперь я почувствовал, как я проголодался, и с жадностью съел бульон.
Следующие два дня я был в полузабытьи. Всякий раз, открывая глаза, я видел перед собой врачей, дежуривших возле моей постели. Только на третий день я окончательно пришел в себя.
— Вы сообщили обо мне в экспедицию Брадова? — спросил я врача, похожего на цыгана.
— Нет. Мы не имели такой возможности.
— Странно… Но все же, что со мной случилось?
Врач наложил мне на запястье левой руки небольшую резиновую пластинку, от которой к незнакомому мне прибору тянулись провода, и, глядя на стрелку прибора, ответил:
— Вы очень долго проспали в пещере у осколка метеорита.
— То-то я чувствую, что у меня все тело ломит. Сколько же я спал?
Врач, не отрывая взгляда от стрелки прибора, повторил:
— Долго, очень долго.
— Сколько же? День? Два? Неделю?
Врач покачал головой.
— Неужели больше?
— Да, гораздо больше. Я даже не знаю, поверите ли вы, если я вам скажу, какой сейчас год.
Я почувствовал вдруг волнение и тут же увидел, как стрелка заметалась из стороны в сторону.
— Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, — сказал врач. — Вы проспали много десятилетий.
— Что?! Десятилетий?! Не может быть! Какой же сейчас год?
— Две тысячи сто седьмой.
— Какая чепуха! Да знаете ли вы, когда я заснул?
— Знаю. При вас был паспорт и бумаги, удостоверяющие, что вы из экспедиции Брадова. Но вы не волнуйтесь. Мы проведем всестороннее обследование вашего организма и поставим вас на ноги.
До этого ли было мне сейчас! Проспать полтора века! Потерять всех своих родных и близких, остаться одному в чужом, неведомом мире.
— Послушайте, — оказал я, чувствуя, что горло у меня сжало спазмой, — но, может быть, пока я спал, изменилось летоисчисление?
— Нет, летоисчисление осталось прежним. Но вы успокойтесь, все будет хорошо, — повторял врач.
В голове у меня все смешалось. То я думал о своей семье, то вспоминал о радужном свечении осколка в пещере, то вдруг ловил себя на мысли, что мне наверняка предстоит узнать много интересного, нового, то вдруг мне начинало казаться, что я продолжаю спать и вижу сон.
— Сейчас вам лучше всего еще ненадолго уснуть, — решительно сказал врач.
Он достал из кармана своего халата небольшую ампулу с темной жидкостью и, надломив стеклянный отросток, поставил ее на тумбочку рядом с моей постелью.
Из ампулы пополз темный газ. Я почувствовал незнакомый запах и через минуту забылся.
* * *— Ну вот, теперь вам значительно лучше, не правда ли? — сказал врач, когда я открыл глаза. — И мое сообщение уже не кажется вам таким ужасным?
В самом деле мне стало лучше, и я не чувствовал прежнего волнения.
