Клиффорд Саймак - Планета Шекспира
— Вы сейчас не получите ответа, — вмешался Никодимус. — Корабль замкнулся в гордом молчании. Вы оскорбили его.
— Черт с ним, — ответил Хортон. — Я от него услышал достаточно. Теперь я хочу, чтобы ты мне кое на что ответил. Корабль сказал, что остальные трое мертвы…
— Возникла неисправность, — сказал Никодимус. — Примерно лет сто назад. Один из насосов перестал функционировать, и камеры начали перегреваться. Я сумел спасти вас.
— Почему же меня? Почему не одного из других?
— Это очень просто, — рассудительно ответил Никодимус. — Вы были номером первым в ряду. Вы находились в камере номер один.
— А если бы я был в камере номер два, ты бы позволил мне умереть?
— Я никому не позволял умереть. Я мог спасти одного спящего. Когда это было сделано, для остальных было уже поздно.
— И ты делал это по порядку?
— Да, — согласился Никодимус. — Я делал это по порядку. А что, был способ получше?
— Нет, — признался Хортон. — Думаю, что не было. Но когда трое из нас оказались мертвы, не возникало ли мысли прервать миссию и вернуться на Землю?
— Не было такой мысли.
— А кто принял решение? Уж конечно, Корабль.
— Не было никакого решения. Никто из нас не упоминал об этом.
Все пошло неладно, подумал Хортон. Если бы кто-то засел за дело и постарался над этим от всей души, с сосредоточенностью и усердием, граничащими с фанатизмом, то и тогда он он не смог затянуть все гайки крепче.
Корабль, один человек, один тупой неуклюжий робот — господи, что за экспедиция! И более того — бесцельная экспедиция в одну сторону. Мы с тем же успехом могли и не выступать, подумал он. Не считая того, напомнил он себе, что, если бы они не выступили, он был бы уже много столетий мертв.
Он попытался припомнить остальных, но не смог. Он лишь смутно различал их, словно сквозь туман. Образы были смутны и расплывались. Он попытался разглядеть их лица, но у них словно не было лиц. Позднее он оплачет их, но сейчас не мог скорбеть по ним. Сейчас не было времени для скорби: слишком много следовало сделать и слишком о многом подумать. Тысяча лет, подумал он, и мы не сможем вернуться. Ибо только Корабль мог доставить их обратно, и если Корабль сказал, что не вернется, то всему конец.
— Где все трое? — спросил он. — Захоронены в космосе?
— Нет, — ответил Никодимус. — Мы отыскали планету, где они найдут себе вечный отдых. Вы хотите узнать об этом?
— С вашего позволения, — сказал Хортон.
4
Поверхность планеты протянулась от высокого плоскогорья, где приземлился Корабль, к далекому, резкому горизонту — земля голубых ледников застывшего водорода, сползающих вниз по склонам черных, бесплодных скал. Солнце планеты отстояло от нее так далеко, что казалось лишь чуть более крупной и яркой звездой, такой тусклой от расстояния и умирания, что она не имела даже названия или номера. На земных картах ее местоположение не было отмечено даже точкой величиной с булавочный укол. Ее слабый свет никогда не регистрировала фотопластинка в земном телескопе.
«Kорабль, — спросил Никодимус, — это все, что мы можем сделать?»
«Более мы не можем ничего», — ответил Корабль.
«Жестоким кажется оставлять их здесь, в этом пустынном месте».
«Мы искали для них место уединения, — ответил Корабль, — место достойное и одинокое, где никто не найдет их и не потревожит ради изучения или напоказ. Это мы обязаны были сделать для них, робот, но когда это сделано — это все, что мы можем им дать».
Никодимус стоял возле тройного гроба, пытаясь навсегда запечатлеть это место в сознании, хотя, как он понял, глядя на планету, здесь почти нечего было запоминать. Повсюду смертельное однообразие — куда ни посмотришь, везде словно то же самое. Быть может, подумал он, это тоже хорошо, они могут лежать здесь в своей безличности, защищенные неизвестностью места своего последнего отдохновения.
* * *Неба не было. Там, где должно быть небо, была одна лишь черная нагота космоса, освещенная множеством искрящихся незнакомых звезд. Когда уйдут они с Кораблем, подумал он, эти стальные немигающие звезды тысячелетиями будут смотреть на лежащих в гробу — не охранять, но только следить за ними — смотреть с морозным блеском в древних, заплесневелых, аристократических взглядах, с холодным неодобрением к пришельцам не их общественного круга. Но это неодобрение не имеет значения, сказал себе Никодимус, ибо теперь им уже ничто не может повредить. Они за гранью вреда или же поддержки.
Он прочитал бы для них молитву, подумал он, хотя он никогда не молился прежде, да и не думал о молитве. Однако же он подозревал, что та молитва, какую он может им дать, не будет приемлема ни для лежащих здесь людей, ни для какого бы то ни было божества, которое может преклонить ухо, чтобы услышать его. Но то был бы жест слабой и неуверенной надежды, что, может быть, где-то еще есть инстанция, куда можно обратиться за помощью.
А если бы он начал молиться, что бы он мог сказать? Господи, мы оставляем сии создания на твое попечение…
А когда он это скажет? После такого хорошего начала?
«Ты можешь прочитать ему лекцию, — сказал Корабль. — Можешь произвести на него впечатление важностью этих созданий, о которых ведешь речь. Или же можешь защищать их и спорить о них, не нуждающихся в защите и ушедших за пределы всех споров».
«Ты насмехаешься надо мной», — сказал Никодимус.
«Мы не насмехаемся, — ответил Корабль. — Мы за пределами насмешек».
«Я должен сказать несколько слов, — сказал Никодимус. — Они ждали бы этого от меня. Этого ждала бы от меня Земля. Ты ведь тоже был когда-то людьми. Я думал, в таких случаях, как этот, в тебе тоже должно быть что-то человеческое». «Мы скорбим, — ответил Корабль. — Мы плачем. Мы чувствуем в себе грусть. Но скорбим мы о смерти, а не об оставлении мертвых на этой планете. Им неважно, где мы оставим их».
Что-то должно быть сказано, мысленно настаивал Никодимус. Нечто формальное и торжественное, некое возглашение привычного ритуала, произнесенное хорошо и правильно, ибо они остаются здесь навсегда частицей перенесенного сюда земного праха. Несмотря на всю нашу логику, повелевшую нам искать для них одиночества, мы не должны были оставлять их здесь. Мы должны были найти зеленую и приятную планету.
«Зеленых и приятных планет нет», — сказал Корабль.
«Так как я не могу подыскать подходящих слов, — обратился к Кораблю робот, — то не возражаешь ли ты, если я тут ненадолго останусь? Мы, по крайней мере, должны быть вежливы с ними и не уноситься сломя голову».
«Оставайся, — ответил Корабль. — У нас впереди вся вечность».
