Александр Прозоров - Исполнитель
- Что?
- То самое. - Айра лежала на койке, заложив руки за голову, и с блаженной улыбкой смотрела в потолок. - Так что скажешь, друг мой Карл?
- Понимаешь, - он покраснел, как мальчишка, - знаешь, ее изнасиловали. Издевались при атом. Дети были от насильников... Не такая уж она виноватая.
- Карл, иди домой, а то несешь какую-то ересь.
- Ты не понял...
- Я все понял, Карл. Но эти вопросы решает суд. Наше дело исполнение приговора. И больше ничего.
- Но этот приговор неправильный!
- Законы защищают общество от анархии, а эмоции приводят либо к прощению убийц, либо к кровной мести. Так что оставь свое мнение при себе, а право на справедливое решение - суду.
- Но бывает когда суд ошибается!
- И тем не менее, только суд может гарантировать законность и беспристрастность. А ты, братец, смотришь на дело только с одной стороны, и при этом не имеешь достаточной информации. Суд, кстати, в таких случаях подсудимых оправдывает. За недостатком улик. А ее не оправдали... Извини, Карл, но твоей горячности я доверяю меньше.
- Ты не понимаешь...
- Я все понимаю. Для подобных ситуаций существует институт помилования. Не ты первый мучаешься над этим вопросом. Смертная казнь предназначена только для преступников, и факты взвешиваются не один раз. Если она невиновна, то ей ничего не будет.
- Будем надеяться, - махнул он рукой и ушел.
Я сел за стол, достал журнал приема-сдачи дежурства, заполнил, а затем отправился в карцер.
- А, это ты. - Даня понуро сидела у стены, положив голову на колени, и на мое появление больше никак не отреагировала. Я молча расстегнул наручники, вложил ей в руку расческу и, не без нутряного ужаса, вышел из карцера. Минут десять прошли в напряжении - вдруг "сотворит"... А потом вернулся.
- Значит, ты мне веришь? Не боишься? Даже после вчерашнего... - Она сидела на полу в той же позе и вертела гребень в руках. - А почему они не верят? Обязательно надо засадить?.. Ты мне правда веришь?
- Да.
- А они не верят... - в голосе послышались слезы.
- Надо было подать апелляцию.
- Не хочу от них ничего... сволочи. Я взял ее руку, осторожно провел пальцами по запястью.
- Наручники мозоль натерли. Я их больше не буду тебе надевать.
- На всю жизнь останутся... Хотя и жизни-то осталось... Слава, слушай, нет у меня сейчас настроения заниматься прическами.. Ты оставишь мне гребешок?
- Нет.
- Почему?
- Хочу видеть, как ты расчесываешься. Мне нравится на тебя смотреть.
- Было бы на что! - Она вскинула руку к волосам и наконец-то улыбнулась.
- Да что ж это... - Я вновь поймал ее руку и прикоснулся к мозолям. Может, крем принести?
- Не поможет... А можно мне в душ?
- Конечно...
Она встала, осторожно опустила расческу мне в нагрудный карман и заглянула в глаза:
- Пусть у тебя побудет, ладно? Я кивнул, привлек ее к себе и поцеловал. На мгновение она обмякла, но встрепенулась и отскочила, сжав кулачки.
- Что, привык зэчек лапать?!.
- Нет, просто... - я запнулся и выдал совсем не к месту: - ...просто ты идешь в душ.
- Да, это, конечно, аргумент... - Она двинулась вперед, но у дверей ванной остановилась и повернулась ко мне. - Еще раз так сделаешь - укушу.
И тогда я поцеловал ее снова. На этот раз она не вырывалась, наоборот - обняла меня, прижалась всем телом, дрожа, как на холодном ветру. Отскочила.
- Начальство заметит - выговор получишь.
- Переживу.
- Да? Тогда стоит ходить в душ почаще... - и она скрылась за дверью.
Отмокла Даня минут за пять, а потом долго сидела на моем законном столе и разбирала волосы. А когда до конца смены осталось совсем немного, спросила:
- Слава, ты что, девушек только перед душем целуешь, а после нет?
- Не хочу пользоваться твоим минутным настроением...
- Ну-у, дурной!.. - она притянула меня к себе и крепко поцеловала.
* * *
- Что с тобой, Карл? Ты выглядишь как утопленник!
- Ее приговорили.
- Что?
- Прошение о помилований отклонили... Как это? Как? - он вцепился мне в плечи и затряс из всех сил. - Почему?!
- Ты обращаешься не по адресу.
- Какому адресу? Все... Поздно... - Он отвернулся, сел на стол. - Как я ей скажу...
- Ну, давай я...
- Нет. Я должен сам... Завтра. Завтра скажу.
Он ушел, даже не попрощавшись, а я неторопливо обошел секцию, закинул в кладовку забытую Карлом сумку и отправился к Дане.
- Хочу в душ, - подпрыгнула она, увидев меня. Я обнял ее и поцеловал. - Все равно хочу.
Наручники опять отправились ко мне в карман, а Даня, после долгих поцелуев - в ванную. Дрызгалась она там, негромко мурлыкая, не меньше часа, а потом явилась, как господь народу, завернутая в казенное небесно-голубое полотенце.
- Вот так Диана! В тоге. В честь чего?
- Ногти у меня длинные, надо бы подстричь.
- Ай-яй-яй, опять тебя тянет на острое!
- Длинные, - хладнокровно парировала она, - а остальное не мое дело.
- Ну, как скажешь... - я достал из стола ножницы и пошел следом за ней.
Даня уселась на пол в уголке карцера, сложив ноги по-турецки, и царственным жестом протянула мне руку. Тонкие, нежные пальчики. Работой их тут давно не утруждали. Правда, впечатление изысканности портил ободок жесткой кожи вокруг запястий. Я не удержался, осторожно погладил живой "браслет", кисть руки. На ощупь хорошо чувствовалась разница - как будто жесткий брезент переходит в мягкий шелк. Пока я стриг ей ногти, то несколько раз отвлекался на эксперименты. Даже кожа ладоней казалась нежнее, чем на запястье...
- Вторую... - шепнула она дрогнувшим голосом.
Я взял ее ладонь двумя руками, тихонько дохнул на нее, коснулся губами...
- Не могу больше... - она откинулась, увлекая меня за собой, полотенце развернулось, и под ним, естественно, ничего не было, а тело ее била крупная дрожь, руки лихорадочно рвали мою рубашку, крепко прильнули губы...
Она была страстной, ненасытной, и одновременно нежной. Она плакала и благодарила, и просила любви снова и снова, пока не сорвалась в крик... А потом была тихой и спокойной, и я мог спокойно ласкать ее плечи, бедра, девичью грудь, играть волосами.
- Как хорошо... - прошептала она, перевернулась на живот и уткнулась носом в мягкий поролон.
- Ну что опять, - тихонько поцеловал я ее между лопаток, - что ты плачешь?
- Вот, - хлюпнула она, - мне, может, завтра цианид в попку вколют. А ты останешься, будешь гулять, баб трахать, забудешь... Ты не забудь меня, Сла... Сла...
- Что ты, глупая? Мне никогда так хорошо не было... Черт, ну почему ты пересмотра не хочешь? Если неумышленное... Ну, дадут три года... Так ты их уже отсидела.
- Сволочи они там все... Да и если выпустят, кому я нужна? И тебе небось - только побаловаться, - и она заметно затаила дыхание.
- Конечно, побаловаться, - изобразил я солидность, - каждый день так баловаться не откажусь. Правда, в жены ты с виду не годишься, но если подкормить, завить и подкрасить, то, пожалуй, я подумаю...
