Роберт Шекли - Рабы времени
— Кто-нибудь проверял это? — спросил Чалмерс. Поднялся другой человек.
— Я Маркое Глейстер. Я провел исследование и готов сообщить: Кливотер был разрушен за тридцать лет до начала империи Мингуса, когда взорвался реактор в Сэйдж-Крик.
— А вы не пытались побывать в Кливотере до того, как город был разрушен?
— Пытался, — сказал Маркое, — но ничего не обнаружил. Может, семья Вальдхайм не жила там в то время, или данные о ней позже были засекречены, или Мингус использовал Кливотер как прикрытие.
Началась дискуссия. Все Глейстеры имели далеко не полное представление о путешествиях во времени, ответвлениях, ограничениях и последствиях. Также они не могли прийти к единому мнению относительно характера времени, его типов и аспектов — субъективного времени, объективного времени, прошедшего времени, будущего времени, множественных временных рядов, парадоксальных скрещиваний и расхождений цепей последовательности. Что было прошлым и что будущим? Было ли это все лишь игрой воображения — мнимые границы на однородной плоскости? А если так, то как мог тогда ориентироваться путешественник во времени? Это было похоже на сумасшедшие шахматы, когда каждый игрок мог в любое время исправить предыдущие ходы в партии, которая, вероятно, закончилась еще до того, как началась.
Иеронимус Глейстер — все еще наш герой, несмотря на некоторые трудности в дифференциации и идентификации, — не обращал на полемику никакого внимания. Он изучал собравшихся, поскольку все Глейстеры казались ему не менее удивительным явлением, чем путешествие во времени.
Возраст Глейстеров колебался от двадцати до шестидесяти лет. У всех был один соматический тип. Но различий оказалось гораздо больше, чем сходства.
Каждый Глейстер испытывал одинаковое влияние среды, но при различных субъективных обстоятельствах. Одни и те же события происходили в различные моменты психовремени, рождая в каждом новые и неожиданные конфигурации характера, изменявшие его так, что он становился непохожим на других Глейстеров.
Здесь были храбрые Глейстеры и трусливые Глейстеры, активные и флегматичные, общительные и замкнутые, умные и не очень.
Пока он размышлял об этом, один из присутствующих, назвавшийся Мордехаем Глейстером, попросил слова. Эгон пригласил его на трибуну.
— Буду краток, — сказал Мордехай. — Мне кажется, что мы избрали несколько однобокую оценку действий Императора. Мы упорно стоим на том, что он преследует дьявольские цели. Но разве это очевидно? Допустим, что…
Иеронимус Глейстер уставился на выступавшего. Где-то он уже видел этого уверенного, бородатого человека лет пятидесяти. Но где?
Внезапно он вспомнил.
Иеронимус Глейстер вскочил и побежал к сцене.
— Хватайте его! — закричал он. — Это Мингус! Это Император!
Поколебавшись, Эгон принял решение. Вместе с Иеронимусом он двинулся к Мордехаю. Несколько других Глейстеров тоже полезли на сцену.
Мордехай вытащил из кармана автоматический пистолет и взял на мушку Эгона.
— Пожалуйста, вернитесь на свои места, — сказал Мордехай. — Все, кроме председателя Эгона и этого молодого человека, чьи жизни зависят от вашего поведения. Я хочу сделать заявление. — И улыбнувшись, он сказал:
— Мои дорогие братья и верные подданные, Император Мингус приветствует вас.
Соединение главных линий номер два.
— Дело в том, — сказал Мингус, — что я изобрел машину времени и отправился в далекое будущее. Мир, куда я прибыл, оказался диким и примитивным. Множество крошечных королевств враждовали друг с другом. И я решил изменить его. Те, кому довелось увидеть маленькую часть моей империи, составили неблагоприятное мнение о ней. Но не судите поспешно. Вы забыли, с каким исходным материалом мне пришлось работать. Уверяю вас, что моей главной целью является всеобщий мир и благополучие. И политические свободы тоже, конечно, когда люди поумнеют и сумеют правильно пользоваться ими. Вы полагаете, что моя империя похожа на диктаторские режимы Африки и Латинской Америки, существовавшие в двадцатом веке. Согласен. Но когда я захватил этот мир, в нем царил хаос и сила являлась единственным законом. Я дал людям ощущение уверенности и стабильности, чтобы построить цивилизацию.
Все мы — продукт американской демократии. «Империя», «император» — это для нас грязные слова. Но что, по-вашему, мне оставалось делать? Дать право голоса рабам и крепостным, отобрать землю у латифундистов? Даже с машиной времени я не продержался бы и недели. Может, мне стоило прочитать им лекцию о равенстве? Народ убежден, что равенства не существует, а справедливость — привилегия правящего класса.
Демократия не является естественным законом. Люди должны научиться демократии. А это слишком трудный и непонятный предмет для тех, кто привык сбиваться в волчьи стаи под предводительством вожака. Эффективная демократия подразумевает бремя ответственности и терпимость к другим.
Что бы вы предприняли на моем месте? Ужаснулись бы разрухе и нищете и поспешили вернуться в свое счастливое прошлое? Или остались бы в надежде установить демократию, и вас бы свергли при первой же возможности? Иди все-таки пошли по моему пути: создали бы ту единственную политическую структуру, которая только и доступна этому народу, постепенно приучая его к таким сложным категориям, как свобода и ответственность?
Я сделал то, что полагал наиболее эффективным. Стал управлять этим обществом. Но затем вы, Глейстеры, мои вторые «я», мои братья, стали появляться из прошлого, чтобы убить меня. Я попытался похитить некоторых из вас и перевоспитать. Но Глейстеров оказалось слишком много, и я не мог справиться сразу со всеми.
Я постарался быть предельно откровенным с вами. Поэтому прошу вас, умоляю, помогите мне превратить дикую и нищую Землю в тот мир, о котором мы все мечтаем.
Воцарилась долгая тишина. Наконец председатель Эгон сказал:
— Я полагаю, что вы во многом прояснили картину.
— Разве вы забыли, что сами видели в будущем? — спросил Иеронимус. Всеобщая подозрительность, нищета, полиция! — Он повернулся к Мингусу. Почему вы не оставите этих людей в покое? Мне все равно, какие порывы движут вами. Разве на Земле мало было всяких императоров, диктаторов, генералиссимусов, цезарей и прочих правителей? Многие лелеяли благородные замыслы; но людям становилось только хуже.
Собравшиеся молчали. Иеронимус продолжал:
— В любом случае это время вам не принадлежит, оно принадлежит тем, кто существует в нем. Вы прибыли сюда из счастливого двадцатого века и пытаетесь навязать им свои политические решения. В сущности, Мингус, вы действуете как заурядный колонизатор.
