Пьер Буль - Планета обезьян. Рассказы
Среди полутора десятков книг, написанных с тех пор Пьером Булем, есть весьма своеобразная и по построению и по содержанию повесть “Палач” (1954), позволяющая глубже понять творчество писателя в целом, в том числе и его фантастику. В основу повести положена странная история одного китайского палача, унаследовавшего против своей воли профессию предков. Из сострадания к осужденным на смерть он перед тем. как их обезглавить, давал им безболезненный, мгновенно действующий яд, чтобы избавить от последних психологических и физических мук. Правосудие, однако, в конце концов восторжествовало — палач-преступник был изобличен, осужден за убийство своих жертв и сам подвергнут особенно мучительной казни, Этот полудетектив-полулегенду писатель вкладывает в уста старика мандарина, который совершенно не способен понять побуждения удивительного палача и сопровождает рассказ своими нелепыми нравоучениями. В свою очередь, комментарии рассказчика постоянно прерываются диалогом самого автора с ангелом-хранителем художественной литературы, настойчиво уговаривающим писателя не поддаваться соблазну оригинальности и вернуться на проторенную стезю традиционных жанров. И хотя в повести один не может понять другого — ангел-хранитель писателя, писатель рассказчика, рассказчик палача, — читатель убеждается в том, что с точки зрения общечеловеческих ценностей (социальной справедливости и свободы личности, человеколюбия и самопожертвования) исторически преходящие и локальные, вполне земные цивилизации, стремящиеся увековечить себя, могут выглядеть не менее абсурдными, чем самые фантастические миры на иных планетах.
Излагая в повести в нарочито утрированной форме, обусловленной сюжетом, свое авторское кредо, Буль подчеркивает, что в своих произведениях он нередко намеренно выбирает по возможности наиболее причудливую и на первый взгляд невероятную ситуацию, чтобы, вызвав сначала у читателя удивление и недоверие, затем показать, как кажущаяся абсурдность естественно вытекает из повседневной действительности. Самое опасное для людей — поддаться привычному образу мыслей, примириться с действительностью и воспринимать все происходящее в мире как само собою разумеющееся. Писатель призван вырвать читателя из плена повседневности и обыденности, заставить его размышлять над смыслом событий, их тенденцией и возможными последствиями.
Как отмечает Буль, “прилагательное “странный” всегда производит на меня большое впечатление. Когда же оно сочетается с эпитетом “простой”, то мной овладевает настоящий экстаз. В самом деле, эти два качества — странность и простота — служат для меня почти единственными художественными критериями”. К сожалению, продолжает он, оба эти достоинства литературного произведения обычно сочетаются с трудом, хотя и не противоречат друг другу. Осуждая далее примитивные, вульгарные приемы “подцепить читателя на крючок”, столь распространенные в изготовляемом на Западе “массовом чтиве”, писатель заявляет о своем стремлении избегать отталкивающих и жестоких сцен, всякого мистицизма и ложной сентиментальности. “Они мне воспрещены!” — восклицает он. Содержание истории должно быть настолько ясным и недвусмысленным, “чтобы ребенок двенадцати лет мог схватить всю соль при первом чтении”. “Не думайте, что я испытываю удовольствие изобретать парадоксы!” — отвечает автор на упреки литературных критиков. Лучше внимательно оглянитесь вокруг: разве не парадоксальна сама окружающая нас социальная действительность со всеми ее подлинными и мнимыми противоречиями…
Фантастика Буля неотделима от его остального литературного творчества; больше того, она — непосредственное продолжение и завершение основных тем его реалистических (в узком смысле этого слова) произведений. Научно-фантастическое предположение и литературно-художественная экстраполяция событий как в прошлое, так и в будущее служат писателю средством более глубокого осознания и отражения реальной действительности в ее противоречивых тенденциях. Вот почему, к каким бы темам ни обращался Буль, его фантастика, как правило, современна и своевременна в лучшем смысле этих понятий.
Убедительным подтверждением этого мнения может служить его небольшая повесть “Е = тс2” (1957), оригинальная фантастическая интерпретация истории создания атомной бомбы.
Кто несет ответственность за преступления нашей цивилизации? — размышляет в повести Буля “Испытание белых людей” доктор Муавр: “Ответствен ли за Хиросиму пилот? или Трумэн? или Эйнштейн? или рабочий, который собрал само устройство?” Дать ясный и определенный ответ на этот вопрос, волнующий с августа 1945 года человечество, можно в разной форме: в научном исследовании социальных и международных конфликтов нашего века; в страстном публицистическом обвинении милитаризма, вроде замечательной книги Роберта Юнга “Ярче тысячи солнц”; наконец, в форме художественного произведения, как это сделал Буль в своей фантастической повести.
Герои его повести — ученые-физики: одни из них выступают под. своими подлинными именами — Эйнштейн, Отто Гам, а в вымышленных именах других читатель без большого труда узнает Энрико Ферми (Лукези), Нильса Бора (Сборг), Роберта Оппенгеймера (Опмайер) и т.д. Как и в реальной истории, все они бескорыстные исследователи, убежденные гуманисты и решительные противники фашизма и войны, расовой и национальной исключительности. Наука и служение человечеству являются для них высшими ценностями. Автор повести заставляет их отвергнуть предложение американских военных стратегов создать атомную бомбу. Сама мысль об использовании научных открытий для разрушения кажется им столь чуждой и отвратительной, что они не останавливаются перед ложью и уверяют, будто атомная бомба в принципе невозможна. Вместо нее они создают нечто прямо противоположное — устройство, конденсирующее энергию в материю. Они надеются, что, продемонстрировав с его помощью над Хиросимой могущество науки, можно будет положить конец второй мировой войне без всяких жертв. И все же Хиросима гибнет, правда, не в пламени атомного взрыва, как это произошло в действительности, но не менее трагически погребенная под многометровым слоем урана. “Кто мог предвидеть это? — восклицают в конце повести потрясенные ученые. — Видит бог, мы этого не хотели!”
Фантастическое предположение, положенное Булем в основу сюжета, позволяет ему исключительно остро поставить вопрос о моральной ответственности ученых в современном мире. “Великое открытие подобно произведению искусства, а наука по нашему твердому и непоколебимому убеждению сама по себе — благо”. Взяв это изречение Р. Оппенгеймера в качестве эпиграфа к повести, Буль полемизирует с ним всем ее содержанием: социальная среда и политические обстоятельства могут обратить во зло самые благие намерения.
