Семен Слепынин - Сфера разума
Из-за туч выплыла луна и осветила меня. Мое внешнее сходство с Василем, прежним владельцем тела, ввело Орленка в заблуждение. В его глазах почти человеческие чувства смущения и вины. Опустив голову и словно прося прощения, конь начал приближаться. В трех шагах от меня он вздрогнул и замер. "Учуял, мерзавец",- пронеслась неприятная мысль. Всхрапнув, Орленок с отвращением отскочил в сторону, побежал и на соседней поляне присоединился к другому красавцу - серому в яблоках коню.
Откуда взялся второй конь? Кто он? Такой же чуткий хронорысак? Я не стал ломать над этим голову. Здесь меня наверняка подстерегают неожиданности куда более странные.
Они и впрямь не заставили себя ждать! Не прошел по лесу и двух километров, как за спиной послышался шорох, словно слабый ветерок коснулся сухих былинок. В душе нарастал страх: кто-то крался за мной! Обернулся. Шагах в десяти за жиденьким кустарником шевелился клубок тьмы более черной и плотной, чем окружающая ночная мгла. Клубок колыхнулся и, зашипев, рассеялся.
Я стоял, не веря страшной догадке. За кустарником снова что-то шевельнулось. Оттуда, змеино извиваясь, выползли черные волокна и мохнатые клочья. В ложбинке передо мной волокна и клочья мглы сплетались, густели, приобретали четкую форму... Тьма овеществилась!
Волосы поднялись у меня на голове: Черный паук! Создание моей же собственной фантазии! В одном из своих романов я изобразил паукообразное чудовище - пожирателя разумной протоплазмы. И вот мой жуткий вымысел ожил... Материализовался! Большой, почти в человеческий рост, сгусток приземистой тьмы выполз из ложбинки и приближался на членистых паучьих лапах.
Есть единственное средство спасения - свет. Причем только естественный свет. Но до рассвета еще далеко. Что делать?
Я вскрикнул и побежал. Помогало сильное, хорошо натренированное тело, ставшее моим. Я мчался, как лучший в мире спринтер, делал чемпионские прыжки. Запнувшись о корягу, упал. Вскочил и оцепенел от ужаса. На меня глядел Черный паук своими зеленовато мерцающими и словно оценивающими глазами. Удостоверившись, что перед ним то, что надо, паук протянул ко мне мохнатую лапу и удовлетворенно прохрипел:
- Разумная протоплазма... Вкусно!
Изо всех сил я бросился туда, где редели деревья. На сравнительно большой поляне остановился.
К счастью, светало. В сереющем небе таял диск луны, гасли звезды. Но Черный паук жаждал во что бы то ни стало полакомиться мною. Уж очень "вкусным" я ему казался. Он выкатился на опушку, с треском, словно танк, подминая кусты. На поляне однако сник, полз медленно и осторожно, придерживаясь темных низинок. И все же Черный паук перед рассветом не устоял. Зашипев в бессильной злобе, растаял. Рассеялся, как рассеивается обычная тьма.
Дрожа от страха и предутреннего холода, я простоял на поляне еще с полчаса. Мысли метались в голове, как перепуганные куры в курятнике. Понемногу начал успокаиваться и кое-что соображать. Итак, я, видимо, в стране, где оживает все самое страшное и злое, что придумано человеком, где материализуются все его кошмары, химеры и даже... стереотипы мышления. Почему бы нет? Чем ведьмы, черти или мой паук не стереотипы в образном, так сказать, "художественном" виде?
И странно: одновременно я забывал и об Орленке, и о миссии разведчика, и о многом другом. Знал только, что я Пьер Гранье и что здесь я как бы заново родился, воскрес после смерти. "Материализовался" вместе с кошмарами! Но среди них я, как реально живший человек, как будто на особом положении. Каком? Боже мой, уж не попаду ли я к ним в плен или в рабство? Вот это влип! И кто-то ведь подтолкнул меня на авантюру, соблазнил. Но кто? В памяти полный провал. В памяти лишь отдельные смутные представления о моей новой "родине" и кое-какие слова: "материализация", "персонаж". Да еще сказанное кем-то по моему адресу "гаденькая душа". Но кем?
Выглянувшее солнце позолотило макушки сосен, заискрились травы, и я робко шагнул в лес.
Сосновый бор наливался светом. Солнечные лучи острыми иглами протыкали ветви. Иглы накалялись, ширились и превращались в сияющие клинки, рубившие и рассекавшие панически уползающую паучью тьму. Я ободрился: мой жуткий вымысел материализоваться уже не сможет. А когда бор сменился смешанным лесом, почувствовал себя еще увереннее. Маленькими зеркалами сверкали листья клена, а белые стволы берез светились, как свечи. Я шел и шел в одном направлении. Куда-нибудь да выйду. Однако загадочному лесу не было конца.
Становилось жарко. Преградившая путь река дышала прохладой, и я решил здесь передохнуть. По стволу, поваленному ветром, перебрался на другой берег. Плакучие ивы полоскали свои косы в бегущей воде, сквозь шелестящую листву пробивались лезвия лучей и рисовали на реке искристые узоры.
Я присел у широкой излучины со стоячей водой. На глянцевых листьях кувшинок сидели лягушки и с любопытством таращили на меня глаза.
В середине излучины торчал сухой островок с чахлым кустиком. Рядом с ним, раздвинув слой ряски, из воды вынырнул горбатый незнакомец с водорослями, запутавшимися в седых волосах. Лицо у него широкое, с кривым носом и отвисшей нижней губой.
"Не красавец",- усмехнулся я, не испытывая ни удивления, ни страха. Мне ли, пережившему черный ужас, бояться какого-то водяного.
Водяной уселся на островок, меланхолично зевнул и огляделся. Увидев меня, захохотал.
- Ему жарко! - закричал он.- Девки, искупайте его!
Невесть откуда взявшиеся "девки" - светловолосые русалки - схватили меня за руки. Одна из них упала с ветвей прямо на плечи.
- Искупаем! - смеялись они.- Мы его хорошо искупаем!
В тот же миг я барахтался в тине глубоко под водой. "Утопят, мерзавки",со страхом подумал я, с трудом высвобождаясь из цепких русалочьих рук. Вынырнул и перевел дыхание.
- Так его, девки! - веселился водяной, но, увидев мое испуганное лицо, сжалился и махнул рукой: - Хватит с него.
Взметнув брызги, он скрылся под водой. Исчезли и русалки. "Ну и ну,подумал я.- Надо поскорее убираться из чертова леса".
Через час лес наконец кончился и открылась равнина. Далеко у горизонта виднелись какие-то строения, чуть ближе коптили небо высокие заводские трубы. Я с облегчением вздохнул: знакомый с детства, привычный пейзаж!
Шагах в десяти от опушки, раскинув мохнатые ветви, росла одинокая сосна. Под ней стояла, сверкая черным лаком, новая "Волга". Я спрятался за куст и стал наблюдать.
Из машины вылез мужчина и начал озираться. Лицо у него как будто неглупое, худое, как щепка, изрытое глубокими морщинами. И вообще он имел вид опустившегося и рано состарившегося человека. В том, что это человек ("исторический персонаж", как здесь его, видимо, величают), я не сомневался. А знакомство с новым миром лучше всего начинать с человека. Какой он национальности, я не знал. Но столкуемся: ведь мы с ним наверняка говорим на одном и том же, неведомо кем вложенном в нас языке.
