Петр Заспа - Аэронавт
– А как же я? – напомнил о себе генерал Казимир.
– Так ведь разбегутся от вас, генерал. Это на дирижабле им бежать некуда! А от вас снова все убегут. Да и не должна простаивать Толстая Берта. Народу необходимо назидание! Сегодня я всех дезертиров казню, а завтра вы же мне поклон пришлёте, что бежать перестали!
– Отче! – закусил удила генерал и, сорвавшись на внезапный выкрик, нервно дёрнул подбородком. – Мне воевать некем, а вы попусту льёте кровь сынов Дакии, пусть даже и оступившихся! Их место на фронте! Казните тех крестьян, что ловили зайцев в имперском лесу! А остальных на фронт! – Генерал в горячке схватился за эфес шпаги и, густо покраснев, щёлкнул гардой о ножны. – Всех на пушечное мясо! Иначе, клянусь Господом, я всё отпишу русскому императору!
Такого оборота аббат Симеон не ожидал.
– Вы, генерал, забываетесь! – начал он с налившимся кровью лицом и угрозой в голосе. – Может, вы и шпиона хотите освободить? Тогда я не понимаю, куда смотрите вы, тайный инквизитор? Это уже попахивает заговором!
– Какого шпиона? – стушевался генерал Казимир. – Не знаю я никакого шпиона!
Князь Станислав усмехнулся в усы и, сцепив по привычке пальцы в замок, нехотя ответил:
– Полноте вам, святой отче. Ярлык шпиона навесили ему вы, а не я. Я лишь сказал, что он говорит странные вещи.
– Вот, вот! – назидательно поднял скрюченный палец аббат. – А какие может говорить вещи шпион конфедерации? Конечно, странные! Вы бы лучше его попытали с пристрастием, чтобы он не упорствовал.
– Да уж пытали. И не упорствует он вовсе. Напротив, очень даже много говорит. Но вам бы, ваша святость, лучше бы его рассказов не слышать. Его место в приюте блаженных и юродивых, а не на плахе. Потому как болен душой ваш шпион.
– Ничего, Господь всех примет.
Аббат позвонил в колокольчик и, дождавшись лакея, приказал:
– Вели Димитрию прибыть ко мне!
Генерал Казимир скривился и, окинув аббата брезгливым взглядом, скрепя сердце, попросил:
– Не могли бы вы, ваша святость, лишить нас удовольствия лицезреть вашего палача? Пусть он прибудет, когда мы изволим вас покинуть.
– Напрасно вы, господа, его так чураетесь. А ведь Димитрий святой человек – он отмеченный. На его теле присутствуют кресты, купола и прочие святые знаки. Да и где сейчас найдёшь хорошего палача? Народ нынче слаб стал на твёрдость духа и крепость руки. А он относится к своему делу с любовью! Пусть и плюют ему вслед вам подобные.
– Да, да, конечно! – торопливо согласился генерал инфантерии. – Кто-то должен делать и эту работу. Но уж больно жуткий у него вид. Этот шрам через щеку…. Да и голова лысая, как бильярдный шар. Ей богу, оторопь берёт. Вы бы ему парик одели, что ли, святой отче.
– Оторопь – это хорошо! – Лицо аббата растянула плотоядная ухмылка. – Ибо жертва перед казнью должна испытывать трепет. А то ведь как бывало? Увидит узник толпу народа и прорывает его погорланить с эшафота! Иногда и на меня, и на владыку нашего Сигизмунда хулу выкрикивает. А у Димитрия такого не бывает. От одного его вида у жертвы язык в горле западает. А позвал я его оттого, что вы же сами хотели взглянуть на узников! Вот и командэр Юлиус желал испытание им устроить?
– Я от своих слов не отказываюсь! Но подожду я ваших узников лучше во дворе.
Командэр чинно раскланялся и уже было двинулся к тяжёлым дубовым дверям, как неожиданно застыл на месте, глядя на вошедшего палача. Щурясь со света, Димитрий окинул его мрачным взглядом, и, вытерев руки о кожаный фартук, выкрикнул в зал:
– Вызывали, ваша святость?
– Вызывал, голубчик! – Увидев палача, аббат поднял со стола стопу папок и, с трудом донеся до камина, швырнул в огонь. – Вот и всё. Я своё дело сделал. Теперь, Димитрий, дело за тобой. У нас всё готово?
– А то! Толстячка Берта сияет как рождественская ёлка! И желоба смазал, и корзины под головы приготовил.
– А лезвие наточил?
– Обижаете, ваша святость! Муха лапу порежет!
– Вот и ладно. Сейчас отец Матиуш пройдёт по камерам, примет последние покаяния. Затем выводи всех во внутренний двор. Пусть на них взглянут господа генералы. А как я отслужу обедню, тогда и твоя работа начнётся.
– А чего на них глядеть? – пожал плечами палач. – Вот когда голова по желобу катится, вот это забавно.
– Пошёл вон, мерзавец! – не сдержался генерал Казимир.
– А я что? – ухмыльнулся палач. – Для себя что ли стараюсь? Что-то я не видел, чтобы из ротозеев кто-то в обморок падал. Ещё и детей приводят, посмотреть, как Берта пастью клацает. Тоже мне – чистоплюи… а на площади яблоку негде упасть!
Димитрий задвигал желваками, обнажив золотой зуб, плюнул под ноги на пушистый ковёр и с чувством собственного достоинства выйдя на крыльцо аббатства, гулко хлопнул дверью. Протерев пятернёй вспотевшую выбритую голову, он покосился на застывших у входа гвардейцев и, перехватив взгляд одного из них, зло бросил в побледневшее лицо:
– Что ты пялишься, как вертухай на пугало! Распустились тут…
Ссутулившись, он спрятал руки в карманах и, замычав под нос заунывный мотив, направился вниз, в подземелье. Каменная винтовая лестница упёрлась в дубовую дверь, окованную чугунными полосами. Не вынимая рук, Димитрий ударил ногой в покрытый плесенью порог и, дождавшись, когда охрана, выглянув в окно, сбросит засов, угрюмо прошипел охраннику:
– Спите тут…
Настроение было безвозвратно испорчено, и он решил сорвать злость на арестантах. Сначала, взглянув в потолок, он адресовал угрозу невидимым князьям:
– Чистоплюи, мать вашу! Дойдёт и до вас очередь!
Затем, лязгнув замком первой камеры, выкрикнул в темноту:
– Чего разлеглись?! Девочка Берта вас уже заждалась! Все сегодня к ней на свиданку пойдёте!
Прищурившись, в тусклом луче света, падавшем в открытую дверь, палач узнал одного из узников, возрастом уже за сорок, невысокого, с наметившимся округлым брюшком, и радостно хлопнул себя по ляжкам.
– Ба! Да это же Стефан Мирча! Я помню, как ты улизнул от моей толстячки в прошлом году! Память у меня на таких шустрых хорошая. Но на этот раз удрать не получится. Я поставлю тебя в конец очереди, чтобы ты вволю насмотрелся, а потом уже ложился в кроватку, полную крови.
Димитрий раскатисто заржал и, чувствуя, как настроение стремительно полезло вверх, пошёл с пожеланиями к следующей камере.
– Сволочь! – заскрипел зубами Стефан.
Он перевернулся на другой бок и толкнул локтем соседа.
– Не человек, а упырь! Нам бы его на передовую. Мы там с такими расправлялись в первой же атаке. Или пулю в спину, или штыком невзначай. А ты видел, как он зубы скалит, когда головы рубит?
