Косвенный ущерб - Уоттс Питер
И такая мысль Беккер в голову не приходила.
– Значит, вы ужасно себя чувствуете, – сказала Сабри. – Что еще?
– Что еще я чувствую? – Дрожь расползлась по обеим рукам.
«Да что это за хрень, он же говорил, все будет нормально, говорил, что лекарства…»
– Они дали мне пропранолол. – Беккер почти шептала и тут же задумалась, не пересекла ли черту, но голос в голове молчал.
Сабри кивнула:
– От посттравматического синдрома.
– Я знаю, как это звучит. Я не жертва, ничего подобного. – Беккер уставилась в стол. – Только лекарства, кажется, не работают.
– Это частая жалоба, когда дело касается передовых технологий. Все эти нейротрансмиттеры, синтетические гормоны. Слишком много взаимодействий. Все работает не так, как надо.
«Монахан, ты козел. Ты же у нас такой профессиональный пиарщик, должен был знать, что я не смогу…»
– Мне не просто плохо. – Беккер едва слышала свой голос. – Меня тошнит, мне больно…
Сабри пристально взглянула на нее своими черными немигающими глазами.
– Одного интервью нам не хватит, – сказала она, наконец. – Как думаете, мы сможем организовать еще пару встреч, набрать материала для полноценной большой статьи?
– Я… мне нужно разрешение от командования.
Сабри кивнула:
– Разумеется.
«Или, может, – подумала Беккер, – ты и так об этом знала».
А в двухстах пятидесяти километрах от них тихий голосок издал победный клич.
* * *
Они подключили ее к альтернативной реальности, в которой смерть можно было отменить. Прогнали через кучу сценариев и симуляций, заставили убить сотню гражданских сотней разных способов. Через аугменты заставили пережить Кирибати* снова и снова, как будто она и так не видела расстрел, стоило только закрыть глаза.
Разумеется, все происходило у нее в голове, пусть и не всегда в разуме; между симуляцией и синапсами шел высокоскоростной диалог, многоканальный обмен по каналу толще мозолистого тела. Метод Монте-Карло[19] для технической жестокости.
После четвертого сеанса Беккер открыла глаза, а Бланш исчез: его заменил какой-то неоново-рыжий парень, пока капрал увеличивала счет убитых. Звали новенького Таучи, судя по бирке с именем. Никаких аугментов она не разглядела, но в мегагерцевом диапазоне он просто сиял смарт-железом[20].
– Йорда временно перевели, – ответил он на вопрос Беккер. – Он отслеживает глюк.
– Но… я думала, эта…
– Нет, тут совсем другое. Закройте глаза.
Иногда она позволяла невинным погибнуть, чтобы спасти других людей. Иногда приходилось убивать гражданских, чьим единственным преступлением было то, что они оказались не в то время и не в том месте: на линии огня, не давая выстрелить в боевого бота, атакующего медгруппу, или рядом с какой-нибудь кнопкой, взломанной так, что она взрывала баллон с сероводородом в другой части города. Иногда Беккер сомневалась, стрелять или нет, сдерживалась в пустой надежде, что цель сдвинется или передумает. Иногда, даже видя, что нет другого выхода, все равно с трудом нажимала на спусковой крючок.
Может, так ее пытались закалить? Вернуть в строй, уменьшить восприимчивость, прежде чем из-за жалости она станет бесполезной на поле боя?
Иногда правильного ответа, кажется, не было.
Не было точного понимания, чья жизнь главнее: в симуляциях появлялись смешанные группы взрослых и детей, жертв с разными ранами и ампутациями. Выбор между ребенком с церебральными нарушениями и его матерью. Иногда Беккер, судя по всему, должна была убивать без надежды кого-то спасти: странно, но решительная простота классики ее даже успокаивала. К черту всю эту панику от взвешивания человеческих душ. Просто целься и стреляй.
«Я – всего лишь объектив», – подумала она.
– Да кто сочиняет все эти сценарии?
– Не любите спорные решения, капрал?
– Не такие.
– Вы не слишком инициативны, – одобрительно кивнул Таучи. – Но прекрасно доводите задания до конца. – Он взглянул на планшет. – Хм… А вот, похоже, и причина. У вас с кортизолом беда.
– Исправить сможете? Кажется, у меня аугменты толком не работают с самого возвращения.
– Вспышки воспоминаний? Потливость? Сонный паралич?
Беккер кивнула:
– Да, а разве аугменты не должны решать все эти проблемы?
– Конечно. Начинаете паниковать, они впрыскивают хорошую дозу дофамина, или лейморфина, или чего-нибудь еще для успокоения. Есть одна проблема: если такие вливания происходят слишком часто, они перестают работать. Мозг отращивает дополнительные рецепторы для обращения с лекарствами, и поэтому препаратов нужно все больше для большего количества рецепторов. Классическая реакция привыкания.
– О.
– Если вам последнее время нехорошо, то, возможно, причина в этом. Убийство этих ребят просто окончательно расшатало систему.
Боже, она уже скучала по Бланшу.
– Впрочем, химия – это всего лишь пластырь, – продолжал тараторить техник. – Я могу подкрутить настройки, чтобы вам стало легче, но для длительного эффекта нужно что-нибудь поосновательнее.
– Лекарство? Так меня уже посадили на…
Он покачал головой:
– Незначительное решение. Операция, но ничего страшного. Даже разрезов не понадобится.
– Когда? – Беккер почувствовала, как внутри неё что-то оборвалось. Почувствовала, как отворачивается Ведомый, слишком хороший солдат, он не отвлекался на презрение.
– Когда?! – Таучи улыбнулся, – а чем мы, по-вашему, сейчас занимаемся?
* * *
На следующей встрече с журналисткой она чувствовала себя сильнее.
В этот раз интервью проходило на улице: другая терраса, другое окружение, те же противники. Убранные зонтики свисали с пик в центре каждого столика, готовясь раскинуть тень, если вечернее солнце сможет пробиться сквозь небоскребы. Рядом с пикой Сабри положила гладкий диск, похожий на модельку хоккейной хромированной шайбы. Постучала по нему.
Интерфейс Беккер подернулся рябью по краям из-за вспышки статики; Ведомый сразу встрепенулся, встревоженный, голодный и безрукий.
– Для приватности, – пояснила Сабри. – Вы не против?
На радиочастотах белый шум. Широкоспектральные визуальные сигналы, впрочем, работали. Электромагнитный ореол, расходящийся от устройства Сабри, был ярким, как солнечная корона; кортеж личной электроники журналистки мерцал не столь агрессивно. Часы. Капрал видела, что смарточки* Амаль записывают каждую секунду интервью; сквозь одежду пробивался слабый нимб от какого-то медальона, напичканного проводкой и угнездившегося подальше от чужих глаз между грудей.
– Почему сейчас? – спросила Беккер. – Почему не раньше?
– Первый раунд за хозяевами поля. Я удивилась, что мне вообще дали взять у вас интервью. Не хотелось искушать судьбу.
Ведомый высветил иконку; продуманный и небольшой скачок частот мог легко обойти блокировку. Если бы они сейчас реально находились в бою, он даже не стал бы спрашивать разрешения.
– Вы понимаете, что есть и другие способы нас подслушать? – спросила Беккер.
(СкЧаст?* [да/нет] СкЧаст? [да/нет] СкЧаст? [да/нет])
Сабри пожала плечами:
– Параболическое ухо на крыше. Можно направить лазер на стол и считать вибрации. – Она посмотрела вверх. – Некоторые дроны умеют читать по губам, но знаете что? Если все эти глаза и уши смогут засечь следующего Майкла Харриса, прежде чем он начнет действовать, я не буду против них возражать.
– Что за Майкл?
– Парень из Орландо, не знаете? Он пару лет назад расстрелял детский сад.
– Я, наверное… – (СкЧаст? [да/нет]) (нет). – Подождите, он расстрелял детский сад?
– Да, вышел на новый уровень, мразь. Убил сорок человек из трех разных поколений, прежде чем его грохнули.
– Зачем он это сделал?
Сабри пригвоздила ее взглядом:
– А вы зачем?
Беккер даже не поморщилась. На это потребовалось немало сил.
