Вольдемар Грилелави - Сайт двойников
Меня давно уже все предали на нечто аморфное и променяли на гораздо лучшее и дорогое. А ты, мой миленький малыш, не остановилась перед выбором. Даже в смерти не смогла предать меня. Но этим поступком причинила мне невыносимую боль. Мне бы гораздо легче жить и знать, что ты где-то далеко и недоступна, но жива. Голодно, холодно, но живешь и борешься за свое существование. И в этой борьбе обязательно побеждаешь, ибо по-иному просто неправильно и нельзя. Ты обязательно победила бы, но не захотела, выбрав этот единственный, но смертельный путь.
С силой Сергей открыл глаза и застыл в недоумении. Окружение не было похожим вообще ни на что возможное и воображаемое. Серый грязный потолок, темные зеленые стены, и полное отсутствие обстановки, кроме стула и тумбочки возле кровати. И странная дверь на одной из стен. Плотная, железная с маленьким окошком посредине. Что это? Тюрьма? Сергею совершенно недавно выпало такое счастье, как временное проживание в подобном заведении, но, ни на какое иное это помещение похожим не было. Только вот за что наказан в этот раз, если за последний миг его ждало иное наказание и явиться ему предполагалось в ином мире.
И тело странно ощущалось. Он не мог выжить ни по каким законам, как природным, так и техническим. А организм со всеми своими конечностями ощущали легкость и комфорт, но не космические, а реальные, земные, словно он идеально жив и здоров, готовый хоть завтра в полет. В таком случае, о каком еще заключении мола идти речь? Даже если через силу допустить такую идиотскую мысль о возможности выживания после катастрофического падения, то уж такого комфорта в организме совершенно не должно присутствовать. Боль, тяжесть, онемение и отсутствия некоторых деталей на теле: вот единственная допустимая вероятность. И оправданная.
Сергей в сердцах плюнул на чистый пол, покрытый линолеумом, непонятного цвета, и вновь прикрыл глаза. Какая, в принципе, ему сейчас разница, на что и на кого похож этот загробный мир. Я попал сюда целым и невредимым. А вдруг и Маринка выжила, и мы с ней встретимся в этом мире. Такую вероятность тоже можно допустить. И она живехонькая и здоровенькая дожидается меня в соседней комнате. Назовем сие пребывание карантином перед входом во врата Аида. Или рая, но это уж как вам будет угодно. Но тот факт, что в данную минуту Сергей находится в ином мире, он не хотел и не мог отрицать. Иного и допустить нельзя.
Надо успокоиться и сосредоточиться. Вполне вероятно и допустимо, что здесь ему будут задавать вопросы. Хотя, по разумному, то, о каких вопросах может идти речь? Все его личное дело, поди, уже лежит на столе у их начальника, или, как там зовется должность главного распределителя. И ничего такого, что им неизвестно, рассказать он не может. Лишь обязательно надо спросить про Маринку, и уговорить, чтобы разрешили остаться им вместе. Вполне допустимо, что у них происходит некое разделение субъектов или бывших человечков, по каким-либо секторам. Не станут же они сгружать всех в единую кучу: и убийц, и жертв, и добрых, и злых. Если не исключить факта равенства всех перед смертью. Тогда еще лучше. Они в любом случае встретятся и останутся до конца дней вместе.
Открывание двери, которое Сергей определил по противному тягучему скрипу, явилось для него шокирующим катастрофическим явлением вселенского масштаба. У них что, такие же проблемы со смазкой, что и в его родном покинутом мире? Ну как же непохоже все окружение, включая виды, звуки и краски на тихий спокойный загробный мир. В принципе, никто ему не обещал тишины и ароматов. Откуда и кто способен ответить на такой неординарный вопрос о мире ином, если ни в учебниках, ни в словарях и энциклопедиях нет точного и подробного описания такового. А фантазии писателей сильно разнообразятся и зависят от их личного ума и способностей придумывать сказки. Дверь отворилась и вновь захлопнулась. Но кого-то впустила. И этот некто медленно и почти бесшумно подкрался к его кровати и замер у изголовья, наводя на Сергея холодный ужас неизвестности.
— Хватит дурака валять! — вывел его из оцепенения женский старческий скрипучий голос. — Вижу, что давно пришел в себя. Это же надо, сутки продрых, и хоть бы что. Во, совесть у человека! Если правду, так полное ее отсутствие. Так спокойно спать после всего чего натворил и не маяться. Да другой и глаз сомкнуть не смог бы, а этому на все плевать.
Меня еще в чем-то даже обвиняют. Неужели в убийстве Маринки? Ведь она погибла чисто по моей вине. И ее смерть на моей совести. Но я же не специально, не нарочно. Да можно было бы избежать, разве я допустил бы? А голос, какой противный у этой бабки! Ох, ничего хорошего не жди в этом мире. Какие, все-таки, придурки эти самоубийцы! Чего ради торопиться в этот вечный мир, чтобы потом вот так взаперти лежать в вонючей постели и отвечать на идиотские вопросы противным старухам? А не пошла ба она куда-нибудь подальше! Очень жаль, что даже в жизни он страшно не любил материться и не позволял выражаться окружению в общении. Всем-то на улицах запретить невозможно, но с друзьями в беседах просил исключать крепкие словечки, используемые взамен мычаний и мыканий. А то сейчас ответил бы этой старухе с косой. Интересно, а она с ней к нему пришла, или у входа оставила сей главный реквизит?
— Открывай глаза и поворачивай свой зад. Колоть буду. А затем, так уж и быть, пожрать принесу чего-нибудь.
Ну, все, надоела! Еще, дура старая, и унижает. Я, в конце концов, не несу никакой ответственности за состояние материальной части. И ведь говорил Илье про стрелку редуктора, предупреждал, что не зря она прыгала, намекала на дефект. Поди, ленивец паршивый, и глянуть толком не соизволил. Так и пустил на самотек. А оно вон как вышло. Одно радует, что за такую аварию получит, придурок, по полной, что до конца дней не отпишется. Ладно, хрен с ней, со старухой. Спрошу хоть про Маринку. Может и знает чего. Если окажется, что Маринка здесь, рядом или в соседней комнате, то все прощу. И всем. И технику за его леность, и беспринципное бессовестное отношение к его профессиональным обязанностям, и милиционера Валентина, бывшего участкового, за его подлую подставу, и командира, что своими благими намерениями вымостил ему дорогу в это дерьмо. Да и всех остальных, что напакостили ему в той жизни, которых вспомнит.
— Чего губами шевелишь, словно молитву читаешь? — скрипела старуха. — Поздно о боге вспомнил, не получишь прощения за свои пакости. Поворачивайся, некогда мне с тобой возиться, других дел навалом. Дел других будто нет, что с тобой тут нянчится.
Сергей приоткрыл глаза и увидел перед собой не такую уж и старую, а даже наоборот, слегка пожилую и довольно-таки симпатичную женщину. Но, видать, слегка простудилась она, что Сергей определил по красноте ее глаз и слегка распухшему натертому носу. Вот потому и скрипит так противно. А глаза добрые, нежные, только к нему самому плохо относящиеся. Значит, не в ад попал. Зря только винит меня в чем-то, потому и сердитая.
