Александр Гейман - Чудо-моргушник в Некитае
Бо Хао слушал-слушал наш скулеж да и сказал:
- Ну что за суки, ведь и подохнуть не дадут! Ладно уж, скажу, а то в корягу заколебали.
И светоч мудрости спросил нас:
- Что я делал, пока вы со мной жили?
- Вы пьянствовали, обжирались, трахали баб и называли нас пиздюками.
Дражайший учитель задал новый вопрос:
- Так, а чем вы занимались все это время?
- А мы ходили вокруг вас на цирлах и пахали как папа Карло.
- А кто из нас просветленный?
- Вы, дорогой наставник!
- Так какого ж вам ещё урока надо, козлы!
И тут все достигли просветления - все, кроме меня. Кинулись они вон из комнаты, а Бо Хао как раз концы отдал. Я один остался, мне и хоронить пришлось. Похоронил кое-как, а что дальше - не знаю. Про прежних-то своих товарищей, про просветленных, я много слышал - да идти к ним было стыдно: как же - они все поняли, а я... Ну и побрел куда глаза глядят. И вот как-то раз встретил я отшельника:
- Как, - спрашиваю, - ваше имя, уважаемый?
- Бо Хао.
Я так и остолбенел.
- Да ведь учитель Бо умер!
- Нет, - отвечает отшельник, - это не Бо Хао умер, это самозванец, а Бо Хао - я.
И что же выяснилось: оказывается, настоящий Бо Хао жил в том же самом доме, где мы встретили того пьянчужку, только ещё выше - на чердаке. Когда к нему перестал приходить народ, наставник Бо разузнал в чем дело, но не стал открывать правду, а ушел из Лун-му и поселился в горах. Мы-то думали, что учимся у Бо Хао, а оказывается...
Тут на меня и сошло просветление!
- Господа! - вдруг приподнялся граф Артуа, не открывая, однако, глаз. - Мне снилось, что я проснулся в Некитае! - и граф снова рухнул на пол и сонно засопел.
Весело пели птички, славя привольное житье в майских лугах и рощах. Граф Артуа с большим сачком в руках носился босиком по лугу, ловя красивых разноцветных бабочек. Вдруг одна из них превратилась в красивую обнаженную нимфу, прикрывавшую розовой ладошкой низ прекрасного живота. Граф, отбросив сачок, устремился к ней, на бегу выкрикивая пламенные признания в вечной любви. Он почти что настиг её - и вдруг споткнулся и растянулся на траве. А эта прекрасная фея внезапно превратилась в гигантскую зеленую жабу. Отвратительное земноводное повернулось к благородному гасконцу задом и стало метать икру прямо в открытый рот графа Артуа.
- Интересно, - подумал вслух пораженный граф, машинально жуя жабью икру, - откуда в парке Тюильри взялась столь огромная лягушка? Не знал, что они тут водятся...
- Это не Тюильри, - возразил грубый голос. - Ты в Некитае, додик!
- Что?!. В каком Некитае? - изумился граф - и вдруг вспомнил. - Ах, да, в Некитае...
Он проснулся. К омерзению графа, лягушачья икра не была сном - у постели графа стояло блюдо, наполовину пустое, а его рот и правая рука были этой икрой перепачканы: получалось, во сне Артуа умудрился сожрать едва ли не половину огромного подноса! Вне себя от гадливости, граф соскочил с кровати, схватил поднос и, недолго думая, выкинул в открытое окно остатки кушанья. С улицы раздался возмущенный восклик:
- Эй! Это кто тут бросается лягушачьей икрой?
Граф рухнул обратно на кровать и застонал: да когда же конец всем этим идиотским происшествиям? Он решил для начала разобраться с А Синем - какого дьявола тот сунул ему эту гадость к постели? - затем поговорить с аббатом, потом... да и пожрать же, в конце концов, пора уже чего-то приличного, черт возьми!
Тем временем за окном прежний - обваленный икрой - голос громко спросил:
- Скажи-ка, любезный, это ли дом А Синя?
- Да, это мой дом, - пропел тонким голоском хозяин. - А Синь, А Синь... к вашим услугам, благородный господин!..
- А не у тебя ли остановились французы - граф и аббат?
- У меня, у меня...
- А могу ли я видеть кого-нибудь?
- Да, граф Артуа уже проснулся... заканчивает завтракать... я думаю...
- Ну, так проведи меня в дом и доложи...
Голоса хозяина и гостя сместились и слышались уже не снаружи, и внутри дома. Граф наскоро оделся и привел себя в порядок. Меж тем из-за двери донеслись шаги, и голос незнакомца возмущенно поправил А Синя:
- Нет, не так! Не ПЕ ДЕ Растини, а де Перастини!.. Понял? - де Перастини. Пэ де Растини - это мой предшественник, наш король отозвал его... А я - де Перастини, кстати, бывший граф.
- Да, да, - сладко пропел А Синь, - я так и доложу - де Педерастини...
- Де Перастини! - взревел возмущенный итальянец.
В дверь постучали - впрочем, она оказалась не заперта, хотя граф отчетливо помнил, что закрыл её, ложась спать.
- Господин граф! К вам тут гость, - доложил А Синь, просовываясь в дверь.
Граф широко открыл дверь, и в комнату всунулся мужчина помятого вида и довольно внушительных габаритов, но не плотный, а какой-то по-бабьему рыхлый и с распаренным лицом, будто только что из бани, чем он напомнил Артуа краснолицего британца Тапкина. Гость был одет во фрак и белую рубашку не первой свежести, а его цилиндр и плечи были обсыпаны лягушачьей икрой.
- Разрешите представиться, - обратился незнакомец с широкой дружелюбной улыбкой - впрочем, в ней, как и во всем его облике, было что-то неисправимо низкопробное, - мое имя Винсент де Перастини, бывший граф, а ныне посол Италии в этой азиатской стране!
Он протянул руку графу и наклонившись к уху Артуа произнес многозначительным свистящим шепотом:
- Здесь много н_а_ш_и_х!
И де Перастини, осклабившись, подмигнул.
- Простите, не понимаю вас, - отвечал граф. - Кого это - наших?
- Ну, наших... - и де Перастини вновь подмигнул. - Ну, все, как там тебя - А... ? - обратился он к А Синю.
- А Синь, - подсказал с улыбкой хозяин.
- Да, Синь - иди, нам тут с графом надо о благородных делах потолковать.
- Нет, погоди-ка, - остановил граф А Синя, - я хотел спросить - какого черта вы прислали мне эту лягушачью икру в комнату?
- По вашей просьбе, господин граф, по вашей просьбе, - отвечал А Синь в своей всегдашней манере - кивая и улыбаясь. - Вы ни свет ни заря высунулись из своей комнаты и велели подать вам завтрак в постель.
- Да? - в замешательстве спросил граф. - Что-то не помню, чтобы... Ну, хорошо, а какого черта вы решили, будто мой завтрак - это лягушачья икра?
- А, так это вы сверху вывалили на меня эту пакость? - догадался де Перастини.
- О, я покорно прошу прощения, - спохватился Артуа. - Это вышло совершенно случайно... Но отвечайте же мне, скверный вы человек! Чтобы не смели подавать мне больше эту икру - ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин - я терпеть не могу эту гадость. Вы поняли меня, А Синь?
А Синь улыбался и кивал, однако отвечал отказом:
- Никак нельзя, господин граф, нельзя, нельзя... Повелением императора я обязуюсь кормить вас исключительно национальной пищей... Питайтесь в харчевне за свой счет или просите императора, чтобы отменил свой приказ.
