Лента Ососкова - История первая: Письмо Великого Князя
— Ты всегда вовремя, Кот, — утешил Сиф, который был действительно рад Котомину, прервавшему тягостное молчание. Потом вспомнил, что «Кот» — это не уважительно, и поправился: — То есть, вы всегда вовремя, вашбродь.
Котомин расхохотался:
— Это чего за этикет? Его-скородие на тебя наругался?
— Ага, — весело согласился юный фельдфебель. — Ну так ты чего зашёл-то?
— Да, собственно… — Котомин присел на стоящий у вешалки стул и вытянул ноги, перегородив дверь. Что-то было в поручике такое, соответствующее прозвищу — Котомин, как положено коту, мгновенно находил себе уютное место, не заботясь, удобно ли это другим. — Собственно, я с вопросом, не нужны ли тебе мои колёса. Я, как видишь, сегодня пораньше смываюсь, и его-скородие попросил тебя захватить с собой, — он закинул ногу на ногу и некоторое время глядел в потолок, потом резко подался вперёд и сел ровно: — Ну так ты чего, идёшь?
— Иду, — тут же вскочил Сиф и, повинуясь неожиданной мысли попросил: — А к метро подкинешь?
— А чего ты в метро забыл? — заинтересовался поручик и подошёл к Сифу.
Сиф отмахнулся и не ответил, наизусть набирая Расточкин номер.
— Раст? — спросил он, только девочка взяла трубку. — Так как там насчёт «Дредноута»? Что? Ага. Да, давай в метро. Ага! До встречи!
— Девушка? — полюбопытствовал Котомин и схлопотал меткий удар кулаком в бок.
— Друг, — с напором сообщил Сиф. — Ладно, я кабинет закрою, переоденусь — и внизу встречаемся, ага?
— Вообще-то, девушки любят людей в мундире, — не унимался поручик.
— Котяра! — не сдержался Сиф. — Не твоё кошачье дело!
— Понял-понял, сейчас я получу по почкам от рассерженного Индейца. Хорошо, через десять минут у моей машины, — и Котомин со смехом ретировался.
Сиф взглянул на Станкевича, о котором как-то за перепалкой забыл, и помрачнел, но тот поднялся и пожал плечами:
— Решай, конечно, сам. Но мой тебе совет — не затягивать с объяснениями. А то последствия разгребать будет… сложно. Это как в конце четверти обнаружить, что у тебя куча долгов по предмету.
— Уроки я учу вовремя, — закусил губу Сиф. — И не люблю, когда мне кто-то помогает там, где я не просил. Так что… вы ведь не скажете никому?
— Тайна не моя, так что буду молчать, — пообещал Александр Павлович. — Хотя, ей Богу, смысла в этом не вижу. Ладно, я пойду. Не забудь НВП выучить к следующему уроку. Если, конечно, тебе надо там что-то учить.
Сиф не ответил, наводя порядок на заваленном бумагами столе, и преподаватель-офицер, помедлив, всё же вышел из кабинета.
Его советы Сиф, конечно, запомнил, но следовать им не собирался — пока. Пока всё и так в порядке.
… Правда, полчаса спустя он уже так не думал, когда на глазах у друзей прощался с вылезшим следом за ним из машины Котоминым.
— Ну, бывай, Индеец, — улыбнулся поручик. — Гляжу, тебя уже деву… друзья ждут.
— Угу, — напряжённо согласился Сиф, понимая, что снова надо как-то изворачиваться и объясняться. — Удачи, — и, задавив в себе сомнения, крепко пожал протянутую руку. Котомин не виноват.
Поручик улыбнулся и закурил, прислоняясь к машине, а Сиф махнул ему рукой и поспешил к друзьям.
— Знакомый опекуна, — пояснил он, опережая расспросы. — Подкинуть предложил.
— Ничего себе знакомые у твоего опекуна… — присвистнул Каша и вдруг вспомнил странные слова в кабинете НВП и запнулся.
— Пойдёмте, пойдёмте, — потянула друзей за руки Расточка, которая то ли ничего не заметила, то ли сделала вид, что не заметила. — А то опоздаем. Костяник огорчится…
Расточка вообще была мудрой девчонкой.
Глава 5. Ветер
Разморозил своей поступью
Лёд в душе мой конь вороной,
Я скакал и днём, и ночью бы,
Лишь бы был со мной ветер шальной,
Да была б со мной удаль моя,
Как тогда, когда вся сила в боях,
И помчался б на лихом скакуне,
Будет мне ночь — сестра, да ветер — брат…
Ю.А. СлатовЖарко… Горячо! С ненасытным рёвом огонь пожирает тесное пространство БТРа, а на ноги — словно опустили свинцовую плиту, не чувствуешь их. До люка — сорок сантиметров, и не скажешь, откуда это знание взялось. Сорок сантиметров волочь непослушные ноги, сгорая заживо… Бьётся в висках это слово: «Заживо, заживо, заживо! Заживо! Заживо… Заживо ли?»
Слышно, как снаружи лупят пули по остаткам роты, безжалостно и умело. Даже чудо не выведет роту из окружения, не спасёт чудо солдат, чьи лица встают перед глазами, проступают сквозь языки пламени… Да какая рота, самому бы проделать огромный путь — эти проклятые сорок сантиметров! Сантиметр, помнит штабс-капитан Заболотин, — это совсем немного. Но когда их сорок, а вокруг воет пламя — расстояние уходит в адову бесконечность.
Убийце гореть в аду. В таком случае для штабс-капитана Заболотина ад просто начался чуть пораньше, прямо на земле. А потом БТР перестанет сопротивляться огню — и, наверное, Заболотин даже не заметит разницы… Если только он не проползёт то мизерное, но непреодолимое расстояние. Почему он один? Где экипаж, где десант? Мертвы? Сгорели заживо? Почему же он никого не видит? Господи, избавь меня от этого ада! Я не хочу, Ты слышишь! Я не верю в чудо, но… Господи…
… Его толчком выбросило прочь, и он долгое время лежал, глядя в потолок. Нет, он уже не штабс-капитан роты УБОНа — ударного батальона особого назначения — Заболотин, он полковник Лейб-гвардии Заболотин-Забольский. А то, что сейчас было и ещё бьётся в сердце и глазах воспоминаниями, — всего лишь кошмар. События тех дней, после которых ему дали капитана.
Просто сон. Искажённые воспоминания.
Всё это Заболотин-Забольский уже из раза в раз, из года в год твердит себе, глядя в потолок и медленно отходя ото сна. Твердит вперемешку с девяностым псалмом — «Живый в помощи Вышняго» — не потому что суеверен. Просто на войне иначе никак. Там спасает только чудо.
… А на ногах той самой ужасной свинцовой тяжестью просто-напросто спит Кот. Огромный, пару лет назад подобранный во дворе зверь без имени и родословной. Не иначе как в роду у него были камышовые кошки, потому что в свои приблизительные пять лет Кот, если встанет на задние лапы, передними достаёт взрослому человеку до пояса. Днём Кота не видать — добровольно гуляет на балконе. И на балконах соседей тоже — там зверя подкармливают за выразительность вечно-голодного взгляда.
А ночью на Кота нападает страх одиночества, и огромный зверь лезет на одеяло хозяина. Гуляет туда-сюда, а, коли накатит волна нежности, вылизывает полковнику нос — да плевать, что хозяин спит!..
Зато кошмары боялись Кота и, трусливо поджимая хвосты, расползались по тёмным углам комнаты.
