Лента Ососкова - История первая: Письмо Великого Князя
Каша бы не узнал. Станок бы не узнал. Стёпка бы не узнал… ну, или Сиф как-нибудь выкрутился бы.
Ничего бы не было. Всё как прежде. И тайна осталась бы тайной, которая никого не волнует…
Зачем, зачем, ну заче-ем?! Хотелось тихо завыть от досады и непонимания. А Станок всё такой же спокойный и капельку удивлённый сидел и глядел на него.
— Вы мне только скажите — зачем это всё? — спросил Станкевич. — Этот… маскарад со школой?
— Это не маскарад!
Голос никак не возвращался. Ну, оно и понятно, когда тебя колотит крупная дрожь — и связки съедут неизвестно куда.
Тревожно закололо колено — памятка с войны, в навкино болото её.
— А что же?
— Жизнь. Моя. Только и исключительно!
Станкевич покачал головой:
— Это не жизнь, а обман…
— Почему?! Я что, не хиппи? Не, навкино молоко, пацифист? — сердито вопрошал мальчик в форме фельдфебеля. — Или вы думаете, что я — люблю войну?!
— Почему же, не думаю…
— Вот и не думайте! А Каша с Расточкой… Ну, ещё три года — и всё равно мы расстанемся. Я в училище, Раста в театралку или мед, она не решила, Каша… в художку, наверное… И всё. А пока — три года я буду жить так, как хочу. Дружить с теми, с кем хочу, и думать то, что хочу.
— «Хипповать» или изображать из себя хиппи? — уточнил Александр.
— Хипповать, — отрезал Сиф. — С некоторыми перерывами.
— Скорее уж, служить с некоторыми перерывами на хиппи. А потом бросить, забыть — и всё? Как будто и не было друзей?
Сиф сглотнул и резко, даже слишком резко ответил:
— Мой духовник — отец Димитрий из Ильинского храма, а не вы. Да и вообще, вы — не священник.
— А не-священнику ты ничего не скажешь? — усмехнулся Станкевич.
— Да, — отрезал Сиф. В мире существовали только трое, кому он мог рассказать всё, о чём думает и переживает: командир, отец Димитрий… и отец Николай, из батальона. Правда, тому пришлось приложить немало усилий, чтобы мальчик его начал воспринимать нормально. Первые попытки разговорить игнорировались вчистую.
И удивительно, но отец Николай был одним из немногих, кого Сиф достаточно хорошо помнил даже без чужих рассказов. Не только и не столько священник — а не по возрасту понимающий и… мудрый какой-то человек. Потому что священник? Или это всё потому же, почему отец Николай просил направить его в один из ударных батальонов? Только вот причины этого-то Сиф не знал и по сю пору…
11 сентября 200* года. ЗаболПацан лежал на спине, глядел в потолок и даже не пошевелился, когда в комнату заглянул священник. Отец Николай ничуть этому не смутился, вошёл и присел на край кровати.
— Всё хандришь? — спросил он тихо — но, уже далеко не первый раз, остался без ответа. Пожав плечами, отец Николай уведомил: — Бесполезно это. Ты же не так глуп, чтобы думать, что вот так, лёжа и плюя в потолок, пересилишь весь свет?
— Шёл бы ты, поп… Вместе со своими нравоучениями.
— Да и пошёл бы, — не растерялся священник. — Да вот беда — не могу батальон оставить.
— Едино са батальонем идяй, — по-забольски послал мальчик. — Едино са кома?ндиром.
— С капитаном Заболотиным или подполковником Женичем? — уточнил отец Николай.
— Обема.
— Юношеский максимализм, — вывел священник. — Ясно. Слушай, отрок, ты вообще-то не думал, что прёшь против собственной судьбы?
Если пацан и думал так, он оставил это при себе.
— Друзья тебя бросили. Капитан спас и пристроил в батальоне.
— Не бросили! Я бы их догнал! — голос у мальчишки сорвался куда-то в дискант, а потом резко, без перехода, сел до шёпота: — Так всегда поступают. Целые важнее. А я бы догнал.
— Не успел бы. Через пару дней здесь будет столько солдат, что тебя и так, и сяк пришили бы. На всякий случай. Не мы — так выринейцы. И были бы в своём праве, между прочим, потому что иначе ты бы кого застрелил. Пойми, мы, конечно, хозяева своей судьбы, но иногда чудеса накладываются на чудеса — и хотим мы того или нет, но судьба нас куда-то ведёт сама. Сам подумай, какие у тебя были шансы уцелеть, какие — очнуться вовремя, чтобы тебя заметили, и какие — чтобы сначала Заболотин, а потом и Женич согласились оставить тебя в батальоне.
Пацан, в общем-то, не знал, какие, но признаваться в этом не собирался, и отец Николай ответил вместо него:
— Почти никаких. Тем не менее, это случилось. И в таком случае не разумнее ли принять это, как данность, а не отказываться от всего мира в бесполезной попытке вернуть всё назад? Не вернёшь. Не воскресишь ни тех мальчишек, которых я отпевал, ни Никиту Мокринского.
— Я сам решу, что разумнее!
И вот тут отец Николай улыбнулся:
— Наконец-то я слышу что-то конструктивное! Решай, конечно. Судьба — она только твоя. И если куда и приведёт, то только туда, куда ты сам себя вёл.
Впервые за разговор мальчик повернулся на бок и взглянул на священника c толикой удивления:
— А ты только что говорил…
— Ну, я постарался сгустить краски. Чтобы один молодой человек хоть как-то на это среагировал и захотел хотя бы возразить. Судьба — это твой выбор. А свобода выбора нам дана изначально.
— Кем дана? — напрягся мальчишка.
— Тем, Кого, как я помню, даже ты звал в бою. Ну, по крайней мере, ты мне сам это сказал тогда.
— А… — неопределённо ответил мальчик и снова повернулся на спину. — Идяй, поп. Мне и так… фигово, — и в порыве внезапной откровенности к этому человеку, ни к чему, в принципе, не обязывающей, добавил: — Мир… будто краски теряет. Без «песка».
— Краски? — отец Николай встал. — А ты попробуй быть сильнее тяги к твоему… ПС.
— Я и так сильный…
— Тогда, значит, пересилишь.
— А зачем?
— Хороший вопрос. Чтобы оставаться сильным и ни от чего не зависеть…
Пацан вздохнул и не ответил. Хотел даже сказать что-то про этого их Заболотина, про то, что он его убьёт — и бороться с самим собой не придётся… но передумал. Закрыл глаза, чтобы не видеть бесцветный мир, и услышал, что священник вышел. Странный человек… Хочется ему доверять.
21 марта 201* года. МоскваАлександр Павлович и Сиф довольно долго сидели в молчании и неизвестно, кто бы первым его нарушил, если бы не решил всё стук в дверь. Сиф вздрогнул и поднял голову:
— Да?
— О, Индеец! А его-скородие ты куда дел? — в кабинет заглянул Котомин, крутящий на пальце брелок-ключ от машины.
— Его высокородие отнял у меня авто и смылся, — печально сообщил Сиф, которого в присутствии поручика тянуло хохмить вне зависимости от собственного настроения. — А чего спрашиваешь?
— Да, в общем-то, просто так, незачем. Я и сам это знаю, — поручик зашёл, удивлённо поглядел на Станкевича и спохватился: — А я помешал?
