Эллис Питерс - Святой вор (Хроники брата Кадфаэля - 19)
Тутило оживился, в глазах его заблестели золотые искорки.
- Свободен? Что ты наделала? Даални, они обвинят тебя... - Тутило повернулся к Кадфаэлю, дрожа от неизвестности: друг или враг стоит перед ним? - Я не понимаю!
- Она пришла, чтобы сказать тебе это, - промолвил Кадфаэль. - Но у меня тоже есть для тебя сообщение. К нам приехал Сулиен Блаунт, он привел для тебя лошадь и просит поехать к его матери прямо сейчас, ибо леди Доната умирает и перед смертью хочет еще раз увидеть тебя и услышать.
Тутило застыл как вкопанный. Золотые искорки в его глазах пригасли и превратились в чистое, ровное сияние. Губы юноши почти беззвучно прошептали:
- Доната?
- Беги! - крикнула Даални. - Я сделала это для тебя. Как смеешь ты теперь отказываться! Беги, пока не поздно. Он один, а нас двое. Он не сможет тебя задержать!
- Я и не буду его держать, - сказал Кадфаэль. - Оставляю выбор за ним.
- Умирает? - спросил Тутило упавшим голосом, чистым, спокойным и печальным. - Это правда, она умирает?
- И просит тебя приехать, - повторил Кадфаэль. - Просит, как ты сказал, что просила два дня назад. Но на этот раз она действительно просит, просит в последний раз.
- Ты слышал меня? - резко, но спокойно спросила Даални. - Дверь открыта. Он говорит, что не станет держать тебя. Выбирай! Я сделала все, что могла.
Тутило, похоже, не слышал ее слов.
- А Герлуин отпускает меня? - спросил он Кадфаэля с сомнением в голосе.
- Не Герлуин, а аббат Радульфус дозволяет тебе поехать. Под твое честное слово вернуться, и под конвоем.
Неожиданно Тутило взял Даални за плечи, правда довольно нежно, и отстранил ее от выхода. Затем он резко поднял руку, неуклюжим движением провел ладонью по щеке девушки, как бы жестом беспомощного извинения.
- Она ждет меня, - ласково промолвил он. - Я должен ехать к ней.
Глава восьмая
Как только Тутило сделал выбор, Даални усмирила свое раздражение и прекратила просьбы. Она поняла, что изменить ничего уже нельзя, и, завернув за угол, молча наблюдала за тем, как Тутило сел на лошадь, после чего небольшая кавалькада проследовала за ворота и двинулась через Форгейт. Дорога, идущая от ярмарочной площади, куда более подходила для всадников, так что не было нужды ехать по узкой тропе, на которой Тутило споткнулся в темноте о тело убитого Альдхельма. Пробил колокол, зовущий монахов к повечерию. И именно в этот час Даални намеревалась вывести Тутило за калитку в монастырской стене, дабы выпустить его в мир, о котором, быть может, юноша уже горько пожалел и в котором, впрочем, не так уж и сладко пришлось бы беглому послушнику. И все же Даални почла бы за лучшее, если бы Тутило и грозившую ему виселицу разделяли по меньшей мере миль двадцать и валлийская граница. Слушая звуки монастырского колокола, Даални стояла и размышляла. Вернувшегося к ней от ворот Кадфаэля она встретила тяжелым, пристальным взглядом, проникавшим, казалось, в самые дальние уголки его сердца.
- Ты ведь не считаешь его убийцей, - твердо сказала она. - И знаешь, что он не мог сделать ничего плохого этому бедному пастуху. Ты и впрямь не стал бы его держать и дал бы уйти ему из тюрьмы?
- Да, - подтвердил Кадфаэль. - Если бы он так решил. Выбор был за ним, и Тутило сделал его. А сейчас, извини, я спешу на повечерие.
- Я буду ждать тебя в сарайчике, - сказала Даални. - Мне нужно поговорить с тобой. Теперь я верю тебе и расскажу все, что знаю. Даже если это ничего не доказывает, ты, может, усмотришь в этом нечто, чего я не вижу. Чтобы помочь Тутило, нужны мозги получше моих, да и две головы лучше, чем одна.
- Интересно, ты печешься об этом юноше для своей пользы или просто по доброте сердечной? - спросил Кадфаэль, изучающе глядя в решительное лицо девушки. Та лишь тихо улыбнулась. - Ну ладно, - сказал Кадфаэль, - я пошел. Вторая голова и мне не помешает. Если замерзнешь в сарайчике, раздуй мехами мою жаровню. Потом я притушу ее, дерна у меня много.
Даални сидела, склонившись над пылающей жаровней, на щеках ее и на челе, обрамленном черными волосами, играли огненные блики. В сарайчике пахло деревом и сушеными травами, пучки которых шуршали над головой, раскачиваемые потоком теплого воздуха, который шел от жаровни.
- Теперь ты знаешь, что в тот вечер никто не посылал за ним из Лонгнера, - сказала девушка. - Правдоподобный предлог для того, чтобы оказаться подальше от обители, когда придет пастух. Конечно, на этом дело бы не закончилось, но это позволяло оттянуть худшее, да и Тутило редко загадывает дальше, чем на день вперед. Если бы удалось потянуть еще несколько дней, то, так или иначе, спор о мощах святой Уинифред решился бы и Герлуин отправился бы восвояси, прихватив Тутило с собой. Правда, и там его не ожидало ничего хорошего. Ведь если небеса выскажутся против претензий Герлуина, весь его гнев и раздражение сторицей обрушатся на голову бедного Тутило. Тебе это хорошо известно. Ведь все эти монахи таковы, какими явились на свет, и монашеская ряса лишь усугубляет их пороки и достоинства. Если они явились в мир жестокими и равнодушными, то становятся еще более жестокими и равнодушными, и наоборот. Ничего не поделаешь. Это же происходит и с Тутило. Он солгал насчет Лонгнера, чтобы убраться подальше из монастыря. Он в долгу у леди Донаты и теперь поехал расплатиться.
- Это не просто долг, - промолвил Кадфаэль. - Леди приворожила его с первого взгляда. Чем бы ты ни поманила его, он все равно поехал бы к ней. Но ты, кажется, говорила, что Тутило отлично знал о предстоящем визите Альдхельма? Откуда он узнал это? Братьям ничего не говорили. Об этом знали только я и аббат. Впрочем, он, видимо, счел необходимым сообщить приору Роберту.
- Тутило узнал это от меня, - сказала Даални.
- А как узнала ты?
Даални бросила на Кадфаэля быстрый взгляд и внутренне напряглась.
- Все верно, мало кто знал об этом. Помог случай. Бенецет подслушал разговор приора Роберта с Жеромом, а потом рассказал мне. Он знал, что я предупрежу Тутило, потому и сказал. Он знал, что я люблю Тутило.
Ее незатейливые слова сказали Кадфаэлю куда больше того, что знала Даални.
- А он тебя? - осторожно спросил монах.
Девушка оказалась не так проста. Вообще говоря, все женщины таковы, а Даални была женщиной, которая перенесла в этой жизни значительно больше, чем можно было подумать, принимая во внимание ее юный возраст.
- Едва ли он отдает себе отчет в своих чувствах, - промолвила она. - Не только ко мне, но и в отношении других. У него ветер в голове. Он живет красивыми фантазиями и жаждет славы, но не для себя. Я знаю, идея монашеского служения уже поблекла в его глазах. Не тот он человек, чтобы обрести в монашестве покой и блаженство.
