Юлия Зонис - Биохакер
«Скажите, как вы пережили нашествие химер? Как существуете в городе, отрезанном от мира рекой из омний? И, самое главное, что удерживает эту реку на месте, не дает ей выплеснуться на городские улицы и сожрать все: деревья парка, и вашу сумку с продуктами, и вас…»
Конечно, спрашивать надо было не так, – вполне возможно, женщина выжила из ума и ничего не соображала.
– Эй! – окликнул ее Тезей, поспешая за старухой.
Та не остановилась и не замедлила шага. Может, не расслышала? Сойдя с разбитых плит на мокрую от вечерней росы траву, Тезей пошел быстрее. Он с трудом удерживался от того, чтобы побежать, но не хотелось пугать старушенцию.
Обогнав ее, он вышел на дорожку у следующего фонаря, преграждая старухе путь.
– Эй, как вас там…
Грохот тележки смолк. Женщина остановилась и медленно подняла обвязанную черным вдовьим платком голову. Лица под платком не было. В сером сумеречном свете там копошилась вязкая серо-зеленая масса. Тяжелые капли падали на пальто, стекали струйками, как размазавшееся голубиное дерьмо. В нос ударил резкий запах дрожжей. Старуха вытянула дрожащую руку…
– А-а! – вскрикнул Тезей, отшатываясь.
Бабка деревянно шагнула к нему, оплывая, теряя форму. За ее драповым плечом нарисовался силуэт Хантера. Охотник вскидывал к плечу винтовку.
– Нет! – вскрикнул биолог, прикрывая лицо руками и уже зная, что остановить Хантера не успеет.
Грохнул выстрел. Темный куль, окончательно утративший сходство с человеком, грохнулся на плиты дорожки. Продуктовая сумка, заскрипев колесиками, покатилась куда-то в темноту. А Тезея окатило тепловатыми, кисло пахнущими брызгами. Тезей знал, что для него они безопасны, – но все же, взвыв, принялся отчаянно трясти руками и скрести кожу, пытаясь стереть, смыть, содрать…
…Он не знал, сколько дней, недель или месяцев провел за плексигласом, – скорее, все же недель, потому что первая волна химер ударила по Пущино в январе, а Вечерский появился раньше.
В тот дикий хор, что звучал в мозгу Дмитрия днем и ночью и из-за которого хотелось разбить себе голову о прозрачные стены, влилась новая нота. Всего лишь еще одно сердцебиение, голос еще одной крови, недовольный перестук эритроцитов и тромбоцитов в слишком быстром потоке… слишком, неестественно быстром. Это сердце билось намного чаще, чем положено человеческому, а в клеточных ядрах происходила странная, лихорадочная работа: нити ДНК непрерывно менялись и перестраивались, никак не приходя в равновесие. Нота прозвучала диссонансом в общем звучании, и Дмитрий поднял голову.
У стекла рядом с Летаровым и его сотрудниками стоял… все же человек, и этот человек был ему знаком. Черты лица стали резче и крупнее, а рыжие волосы – короче, но глаза сохранили пронзительную голубизну, и по лбу и щекам были рассыпаны все те же крупные веснушки.
Человек сказал что-то, глядя на Дмитрия. Тот не расслышал слов из-за дикой какофонии в мозгу, но сумел прочесть по губам часть фразы: «Введите ему…»
Быстро обернувшись, Дмитрий взглянул на иглу у себя в запястье и тянущуюся от нее трубку. Его уже давно кормили внутривенно. Он хотел умереть, но ему не давали умереть, держали здесь для опытов. «И если сейчас появился Вечерский, – думал он, продираясь сквозь собственные мысли, как сквозь дикий лес, – значит…»
Что значит, додумать он не успел, потому что прозрачная жидкость в трубке окрасилась в золотистый цвет. Обожгло запястье, по телу разлилось тепло, словно после пары глотков виски, а сквозь разноголосицу в мозгу пробились слова: «Дмитрий. Дмитрий, вы меня слышите? Если да, кивните».
Он дернул головой, как китайский болванчик, неотрывно глядя на Вечерского. Тот кивнул ему в ответ и произнес у него в голове знакомым с детства высоким, холодноватым голосом: «Я ввел вам «Вельд». Это позволит наладить телепатическую связь между нами, потому что слов вы, очевидно, не слышите. Дмитрий, я хочу вам помочь. Но для начала необходимо понять, что с вами произошло…»
«Хотела лиса помочь серому зайчику», – всплыла откуда-то глумливая фраза, но ее тут же смыло потоком невероятного, радостного облегчения. Наконец-то он сможет с кем-то поговорить!
…Кран даже не зашипел – из него только высыпалось несколько крупинок ржавчины. И, конечно, ни струйки воды. Устало вздохнув, Тезей опустился на пластиковый кухонный стул.
Они сидели на чужой кухне, в чужом доме, в чужом, фальшивом городе, только прикидывавшемся мирным городком его детства. Хантер уже одолжил ему флягу с виски, и Тезей, как смог, отскреб омерзительное дрожжевое месиво, заляпавшее лицо и руки, – но все еще опасался, что какие-то капли на нем остались.
– Не прикасайтесь ко мне, – сказал он Хантеру.
Тратить запас питьевой воды на мытье было нельзя. Значит, оставалось только дождаться, пока кончится действие антидота, и нейтрализовать колонии – так, как умел только он, Тезей. А пока надо было отсиживаться на этой пустой кухне, в квартире, из которой сбежали хозяева. А может, не сбежали. Может, были убиты. Замок не был взломан, но тут могли похозяйничать и мародеры с универсальными ключами, и армия, и бог знает кто еще.
Хантер, светя фонариком, прошел в хозяйскую спальню и бесцеремонно раскинулся там на кровати, подняв целое облако пыли.
– Вы бы поосторожней, – предупредил Тезей.
Свой фонарик он положил на стол. Луч отражался в оконном стекле, слепя глаза. Глупо – мало ли кто выбредет на свет из темноты. Но Тезей нутром и сознанием, медленно освобождавшимся от действия антидота, чувствовал – никто не выбредет. Всем они здесь безразличны. У этого города есть тайна, но это не их тайна, и два чужака, случайно упавшие с неба в своих прыжковых ранцах, никому здесь не интересны. Примерно так же он чувствовал себя в лесу, только там к безразличию примешивалась тупая, упорная агрессия. А здесь агрессии не было. Лишь темные прямоугольники домов на фоне темного неба, редкие рассыпанные над ними звезды и… тоска, что ли? В ушах и в висках начинало тонко гудеть. Тезей сжал голову руками и язвительно спросил себя: «Неужели ты думал, что без этого обойдется? Ага, как же, держи карман шире. Ты знал, что так будет. И Алекс знал. Иначе бы отправил одного Сизифа… то есть Хантера… ты со всеми своими убогими уменьями только под ногами у него путаешься, и если бы не твоя гнусная мутация…»
Хантер завозился на кровати и, растягивая слова, спросил:
– А все-таки, Димитри, какого черта он загнал сюда тебя?
«Мысли он, что ли, читает?» – тоскливо подумал Тезей, глядя в темноту и пустоту за окном.
– Я знаю местность, – сказал он вслух. – И Вечер… Ликаон полагал, что мог уцелеть кто-то из моих бывших знакомых. Это облегчило бы контакт с местным населением.
