Юрий Самусь - Полынный мед (главы из романа)
Но не успокоилась его страсть к батальным сценам. Теперь повзрослевшего Феофана Савельевича позиция стороннего наблюдателя уже не удовлетворяла. Хотелось создавать что-нибудь страшненькое и кровавое самому, и Поскребышев начал писать.
Как ни странно, первый его совершенно сумасшедший рассказ опубликовали, и появился читатель, наверное не менее сумасшедший, и пошли отклики, и через год Феофана Савельевича приняли в Союз писателей, несмотря на вопли критиков по поводу кровожадности автора, полной безвкусицы и пошлой неправдоподобности как событий, так и героев. Зато творения Феофана раскупались, ибо что еще нужно читателю, кроме чернухи, порнухи и войнухи? Так что Поскребышев процветал, имел четырехкомнатную квартиру в центре Волопаевска, роскошную "Волгу" бирюзового цвета, красавицу жену, на пятнадцать лет моложе его и, разумеется, трехэтажную дачу в Недоделкино.
Коллеги по Союзу новоявленного баталиста не любили, но терпели, сцепив накрепко зубы. Как говориться, за что боролись, на то и напоролись. Сами же в Союз его и принимали, значит, самим и расхлебывать…
Утром, выползшим из-за горизонта и отправившим в небытие памятный вечер, Феофан Савельевич проснулся как обычно — в одиннадцать часов. Жена подала ему кофе в постель и побежала вниз за корреспонденцией, ибо мэтр непременно заглатывал кофе одновременно со свежими новостями. Гурман-с, знаете ли, гурман-с.
Покуда Феофан нежился в кроватке и принюхивался к аромату бразильского молотого, успевала прибежать запыхавшаяся и вспотевшая почта. Молодая жена старалась вовсю, потому что таких старых козлов да при таких деньжищах надо было искать в Волопаевске с овчарками. А тут сам подвернулся, как упустить?..
Вот и сегодня, томясь в ожидании свеженьких скандалов местного и не только значения, Поскребышев силился припомнить вчерашние посиделки в Доме литераторов. Что-то смутно подсказывало ему, что на посиделках этих случилось нечто совершенно нетривиальное. Но как Феофан Савельевич не тужился, кроме вопящего о нарзане Копейкина, ничего вспомнить не мог.
Наконец, ему надоело напрягать, все еще плавающие в спиртовом тумане, извилины.
— Что ж это я голову себе ломаю? — удивился он. — А хоть и приключилось вчера что, какая разница? Проснулся дома, не в вытрезвителе, уж только этому порадоваться надо. А тут еще и по дороге домой морду никто не начистил. Лепота!
В прихожей хлопнула дверь, и через секунду на пороге спальни возникла с вытаращенными глазами Полина, жена его.
— Что, почту сперли?! — выматерился Поскребышев.
— Нет, — осторожно покачала головой Полина. — Тебе повестка.
"Вот оно! — ухнуло под коленки Феофаново сердце. — Чуяла душа неладное, знала, подколодная, что натворил я вчерась чудесов, раз в милицию вызывают. Знать бы только за что"?
— Во сколько хоть явиться надо? — глухо спросил Поскребышев.
— К одиннадцати.
— А сейчас сколько.
— А столько же.
— Что, они там, в ментовке, сдурели совсем. Как же я…
— Так ведь не из милиции повестка, — прошептала Полина, — из военкомата. Приказывают явиться на призывной пункт.
— Новости! — пробормотал Феофан, выбираясь из-под одеяла. — Неужто на переподготовку упечь удумали? А хрена им с перченой редькой!
— Милый, не нервничал бы так, — попыталась успокоить его супруга. Может, они хотят, чтобы ты перед призывниками выступил? Как-никак, ты у нас в городе единственный про войну пишешь.
— А и то, — задумчиво наморщил лоб Поскребышев. — Сейчас это модно литераторов на мероприятия зазывать для престижу и, так сказать, большей серьезности. Да и перед подрастающим поколением иногда полезно выступить с пламенной патриотической речью. Глядишь, кто из городских властей рвение мое и приметит, да заказик подбросит. Ладно, тащи из шкафа костюм. Может, и не поздно еще…
На призывном пункте царила суматоха. Шустрые лейтенантики строили новобранцев в шеренги, лаясь приказами, созвучными с отборным матом. За высокой колючепроволочной стеной белугами ревели мамаши, да ополоумевшие от горя девицы пытались штурмом взять военкоматовские ворота, охраняемые двумя матерыми сержантами-сверхсрочниками.
Феофан Савельевич протиснулся сквозь толпу и показал одному из сержантов повестку.
— Чому запизднылыся?! — рявкнул страж ворот. — Нэгайно бижыть до майора. Пэршый повэрх, висимнадцята кимната.
— А чего вы на меня орете? — возмутился Поскребышев. — Я вам не сопляк, я, может быть, известный в городе писатель.
— Ну то й що з того? Зараз пысьмэнныкив, як цуцэнят недовтоплэнных. Куды нэ плюнь, на пысаку попадэш.
И для большей наглядности сержант сплюнул себе под ноги, но смачный его плевок снесло ветром прямо на феофанов ботинок.
— Во! — восхищенно сказал сержант, — А я що казав?!
— Ну, знаете, — возмутился Поскребышев, — это настоящее хамство. Сперва приглашают, а потом в душу плюют.
Сверхсрочник с удивлением воззрился на феофановы ноги и пробормотал:
— Чув, що инколы душа у пъятки уходыть, а щобы вона там завжды иснувала — упэршэ бачу.
Феофан Савельевич резко развернулся на каблуках и двинулся прочь. Подобных издевательств он терпеть не желал. И от кого? От этакого быдла?
Но тут за его спиной раздался грозный вопль:
— Стий! Стрэляты буду!
Истошно заверещали девицы, бросаясь врассыпную, словно тараканы, учуявшие дихлофос. Феофан остановился, оглянулся через плечо, увидел перекошенную хохляцкую рожу и пистолет в руке, дулом упертый в небо, ощутил свою душу в пятках и в один миг оказался подле ворот.
— Вызывали? — заискивающе улыбаясь, спросил он.
— Ты куда собрался? — на чистом русском спросил сержант. — Дуй к майору, раз повестка пришла.
— Добрэ, добрэ, я зараз! Одну мыть. — Усердно закивал Поскребышев и рванулся к двухэтажному зданию военкомата.
Он без труда отыскал восемнадцатый кабинет с медной табличкой, на которой пулевыми отверстиями было выбито: "Майор Живодеров", и аккуратненько постучался ноготком в бронированную дверь.
— Пароль! — раздалось из-за брони.
— Простите? — опешил Поскребышев.
— Прощаю, — ответили с той стороны, и дверь сама собой отворилась.
Феофан решительно переступил порог и увидел лысоватого розовощекого мужика с майорскими погонами на засаленном кителе. Майор сидел за монитором компьютера и, усердно давя на клавиши, забрасывал гранатами каких-то свиней, крест-накрест опоясанных пулеметными лентами.
— Виндикатор! — не отрываясь от монитора, радостно сообщил военком. Потрясная стрелялка.
— Индикатор? — переспросил Поскребышев.
