Невил Шют - Крысолов
Николь вернулась из кухни одна.
— Мама пошла спать, — сказала она. — Она встает очень рано. Она желает вам доброй ночи.
Он вежливо сказал что-то подобающее случаю.
— Пожалуй, и мне лучше лечь, — прибавил он. — Последние дни для меня, старика, были довольно утомительны.
— Я понимаю, мсье, — сказала Николь. На минуту запнулась и смущенно докончила: — Я говорила с мамой. Мы обе думаем, что мне следует проводить вас до Бретани, мсье Хоуард.
Наступило короткое молчание, старик ничего подобного не ждал.
— Это очень великодушно с вашей стороны, — сказал он не сразу. — Весьма великодушное предложение, мадемуазель. Но, право, я не могу его принять. — Он улыбнулся девушке. — Поймите, у меня могут выйти неприятности с немцами. Мне совсем не хочется и на вас навлечь беду.
— Я так и думала, что вы это скажете, мсье, — возразила Николь. — Но, поверьте, мы с мамой все обсудили, и я поеду с вами, так будет лучше. Это уже решено.
— Не спорю, вы мне оказали бы неоценимую помощь, мадемуазель, — сказал Хоуард. — Но такие вещи нельзя решать наспех. Тут надо серьезно подумать, давайте отложим до утра: утро вечера мудренее.
Смеркалось. В полутемной комнате ему почудилось — у Николь влажно блестят глаза и она как-то странно мигает. Наконец она сказала:
— Пожалуйста, не отказывайтесь, мсье Хоуард. Я так хочу вам помочь.
Старик был тронут.
— Я думаю только о вашей безопасности, мадемуазель, — мягко сказал он. — Вы уже и так очень много для меня сделали. Чего ради утруждать себя еще больше?
— Ради нашей старой дружбы, — сказала она.
Он сделал последнюю попытку ее отговорить:
— Я высоко ценю вашу дружбу, мадемуазель, но… в конце концов, мы были всего лишь знакомы как соседи по гостинице. Вы и так сделали для меня много больше, чем я смел надеяться.
— Как видно, вы не знали, мсье. Мы с вашим сыном… с Джоном… мы были большие друзья.
Наступило неловкое молчание. Николь отвернулась.
— Итак, решено, — сказала она. — И мама вполне со мной согласна. А теперь, мсье, я вас провожу в вашу комнату.
Она прошла с ним по коридору и показала отведенную ему комнату. Здесь уже побывала ее мать и положила на постель длинную полотняную рубашку, ночное одеяние полковника. На туалетном столике она оставила опасную бритву, ремень, тюбик с остатками крема для бритья и флакон одеколона под названием «Fleurs des Alpes»[74].
Девушка осмотрелась.
— Кажется, тут есть все, что вам может понадобиться, — сказала она. — Если мы что-нибудь упустили, позовите меня, я здесь рядом. Позовете?
— Мне здесь будет как нельзя лучше, мадемуазель, — заверил Хоуард.
— Утром не торопитесь, — продолжала Николь. — Надо еще приготовиться в дорогу, и нужно кое-что разузнать… потихоньку, понимаете. Мы с этим справимся лучше, мама и я. А вы полежите подольше в постели и отдохните.
— Да, но дети… — возразил Хоуард. — Я должен за ними присмотреть.
— Разве в Англии, когда в доме две женщины, за детьми смотрят мужчины? — с улыбкой спросила Николь.
— Гм… да, но… я не хотел бы обременять вас этими заботами.
Она снова улыбнулась.
— Полежите подольше в постели, — повторила она. — Часам к восьми я принесу вам кофе.
Она вышла и затворила за собой дверь; несколько минут Хоуард задумчиво смотрел ей вслед. Престранная молодая особа, думал он. Просто невозможно ее понять. По Сидотону он помнил юную лыжницу, крепкую, очень застенчивую и сдержанную, как почти все молодые француженки из средних слоев. Ему особенно запомнилось, как странно противоречила ее наружности — изящной головке с коротко стриженными, тщательно завитыми волосами, тонким выщипанным бровям, наманикюренным пальчикам — устрашающая быстрота, с какою она летела на лыжах вниз по самым крутым горным склонам. Джон, и сам первоклассный лыжник, говорил отцу, что ему стоило немалого труда держаться впереди нее. Она легко брала препятствия, которые он старался обойти, и ни разу не упала и не расшиблась. Но дорогу разбирала неважно и подчас отставала на ровном месте, где Джон уносился далеко вперед.
Вот, в сущности, и все, что старик сумел припомнить о Николь Ружерон. Он отвел глаза от двери и стал раздеваться. По-видимому, она очень изменилась, эта девушка. Так мило и так неожиданно, со странной французской пылкостью сказала она, что они с Джоном были большие друзья; очень славная девушка. Обе — и мать и дочь — бесконечно добры к нему, а самоотверженная готовность Николь проводить его в Бретань — это уже поистине донкихотство. И отказаться нельзя, попытка отказаться, по-видимому, сильно ее огорчила. Не станет он больше отказываться; притом с ее помощью он, пожалуй, и правда сумеет вывезти детей в Англию.
Он натянул длинную ночную рубашку и лег, после двух ночей, проведенных на сеновалах, такое наслаждение — мягкий матрас и гладкие простыни. С самого отъезда из Сидотона он ни разу не спал по-человечески, в постели.
Да, она сильно изменилась, эта Николь. Ее короткие кудри все так же уложены по моде, и выщипаны брови, и ногти безупречно отделаны. Но весь облик иной. Она словно стала лет на десять старше; под глазами легли темные тени, под стать черному шарфу на шее. И вдруг подумалось — а ведь она напоминает молодую вдову. Она не замужем, совсем юная девушка, и все-таки отчего-то похожа на молодую вдову. Быть может, на войне погиб ее fiance?[75] Надо будет осторожно спросить у матери; если знать правду, он сумеет избежать в разговоре всего, что может причинить ей боль.
Да, очень странная девушка. Никак ее не поймешь… Но наконец усталое тело расслабилось, мысль работала все медленнее, и Хоуард погрузился в сон.
Он проспал всю ночь напролет — небывалый случай для человека его возраста. Он еще спал, когда около четверти девятого утра Николь принесла на подносе булочки и кофе. Он сразу проснулся, сел в постели и поблагодарил ее.
Она была совсем одета. Позади нее в коридоре, заглядывая в дверь, толпились дети, одетые и умытые. Пьер вышел немножко вперед.
— Доброе утро, Пьер, — серьезно сказал старик.
Мальчик прижал руку к животу и отвесил низкий поклон.
— Bonjour, мсье Хоуард.
Николь расхохоталась и погладила Пьера по голове.
— Он bien eleve[76], этот малыш. Не то что другие ваши питомцы.
— Надеюсь, они не слишком вас беспокоили, мадемуазель? — встревожился старик.
— Дети никогда не доставят мне беспокойства, мсье, — был ответ.
Престранная молодая особа и престранно выражается, снова подумал Хоуард.
Николь сказала, что мать уже пошла в город за покупками и наведет кое-какие справки. Примерно через полчаса она вернется, и тогда они составят план действий.
