Андрэ Нортон - Кошачьи врата : Преданья колдовского мира. Кошачьи врата
Я собрала всю волю, чтобы овладеть своими чувствами. Этому существу для жизни требовались ужас и отчаяние, поэтому я должна была сдерживать свои чувства, тогда у него не будет силы…
Фаллон потел так сильно, что всю узкую расщелину, казалось, заполнил запах лошадиного пота. Моя воля распространилась и на пони, прочно сдерживая его. Он больше не ржал, лишь негромко хрипел, как смертельно раненый человек.
Это существо питалось страхом, а без страха… Я создавала укрепление, снова произнесла слова вызова. На этот раз не кричала, овладев голосом, как и Фаллоном.
Существо приблизилось на расстояние вытянутой руки, его зловоние заполнило ноздри, взгляд безглазого черепа был устремлён прямо на меня. И вдруг… оно растворилось в тумане. Фаллон снова закричал — не как животное, а как человек, и крупная дрожь пробежала по его телу. Я послала его вперёд, и он неуверенно пошёл, а туман продолжал клубиться вокруг, поглощая нас.
Но для меня в этот момент было достаточно того, что ужас исчез. Я смутно надеялась, что сведения, которые я знала о таких существах, были истинны: они тяготеют к определённым местам, где сильные эмоции впервые призвали их к жизни.
Проезжая берегом неширокого ручья, я услышала новые звуки — не спереди, а сзади. Вначале слабые, они постепенно становились сильнее. Послышался стук копыт, громкий и частый, словно какой-то всадник с безрассудной скоростью скакал по каменистому ущелью. Потом послышались голоса, зовущие из тумана, хотя слов разобрать я не могла, звуки доносились смешанные и искажённые. Но по-прежнему казалось, что сзади идёт охота. И мысленно я увидела странную картину: ко мне во весь опор несётся всадник, низко пригнувшийся к обезумевшей лошади, а за ним гонится невидимый ужас.
Так отчётлива и ясна была эта картина, что, добравшись до груды камней, к которой можно прислониться спиной, я повернулась и обнажила меч. Что-то с шумом пролетело мимо, я изо всех сил ухватилась за узду, потому что Фаллон готов был понести. Однако из тумана не показалось ничего материального. Снова древние тени обманули меня.
Я напряжённо ждала преследующего этого одинокого всадника из далёкого прошлого, но ничего не было. Ничего, кроме тревожного ощущения, что здесь, в тумане, навсегда заключены останки древнего ужаса. Устыдившись такой слабости и отсутствия самообладания, я двинулась дальше, на этот раз ведя Фаллона, гладя его голову и негромко разговаривая с ним, внушая ему уверенность, которой сама не ощущала.
Долина начала расширяться. А ветер, свистевший вдоль стен, разрывал туман, прибивал его холодом, который приносил с собой. Но ветер принёс и кое-что ещё — запах древесного дыма, запах недавно погасшего костра.
Мы приблизились к повороту стены, которая служила нам проводником в исчезающем теперь тумане. Я отпустила повод Фаллона, приказала ему ждать, а сама осторожно попозла вперёд, хотя мой Дар не обнаруживал присутствия человека. Но в Пустыне всё возможно; возможно и то, что у вставших лагерем есть какая-то защита от моего Дара.
Да, здесь был лагерь. Недавно потушенный костёр ещё сильно пах. С одной стороны его отмечал коновязь лошадиный помёт. Я ясно видела множество пересекавшихся следов, хотя не очень заметных на песке и гравии. Но взор сразу приковал рисунок на скале. Это не работа прошлых лет; символы были нарисованы недавно, они нисколько не пострадали от ветра или песка.
Грубо набросанное изображение головы какого-то животного — волка или собаки, а может, то и другое, — переплеталось с другим, гораздо более сложным и качественным рисунком. Я обнаружила, что стою перед ним и чуть ли не прочерчиваю пальцем его линии в воздухе.
Осознав, что делаю, я отдёрнула руку назад, сжав в кулак. Этой науки я не знала, но она сильная. И опасная… В этом символе ощущалась какая-то неприятная чуждость, он вызывал настороженность. И хотя полного его смысла я не понимала, мне показалось, что значение переплетения изображений ясно. В Долинах существует древний обычай: когда устанавливается длительный мир или союз, лорды обеих сторон совместно подбирают место на границе своих владений и вырезают символы своих родов, переплетённые таким же образом.
Так что передо мной было доказательство того, что разбойники, которых я преследовала, действительно заключили союз с каким-то обитателем Пустыни не своих крови и племени. И хотя я подозревала это, следуя за ними по ущелью, подтверждение не принесло облегчения.
Знать немного, недостаточно — это меня угнетало. Если бы я могла разгадать этот другой символ, может, поняла бы, с кем придётся иметь дело. И обыскивая оставленный лагерь, я настроила свой Дар на следы нечеловеческого. Но впечатления получала только о разбойниках, опасных и одновременно отчаявшихся.
Джервон был здесь, по-прежнему ещё живой. Я готовилась к тому, что найду его мёртвым, потому что пустынные волки не берут пленных. Что же им нужно от него? Или они всего лишь слуги и орудия другой силы? Я всё больше убеждалась, что последнее справедливо. Невозможно было отрицать, что они привели его сюда с какой-то целью.
За годы пребывания у Ауфрики я хорошо усвоила, что существуют две разновидности того, что не наделённые Даром называют «магией» или «колдовством». Волшебство контакта, которое я использовала, чтобы выследить Джервона, опиралось на амулет у меня на шее — странный камень в форме глаза; этот камень Джервон нашёл ещё мальчиком и носил его с собой на счастье, а потом, во время нашего обручения, отдал мне, потому что за все годы войны не приобрёл никакого другого подарка для невесты.
Но есть и симпатическое волшебство, которое действует в соответствии с законами совпадения, и теперь я приготовилась обратиться к нему. Из своей лекарской сумки я достала ясеневую палочку, очищенную от коры при свете луны и перевязанную серебряной проволокой. Серебро — металл луны. И вот я встала перед этим символом на скале и направила на него палочку — не длиннее моей ладони вместе с пальцами.
Прут в моей руке немедленно ожил, но не стал прочерчивать линии символа, а изогнулся, стремясь повернуться. Будто скорее был готов был выскочить из руки, чем приблизиться к изображению. И я поняла, что заподозрила правильно, что это символ Тьмы, от которого отшатывается Свет.
Я коснулась прута камнем-глазом, который извлекла из-под кольчуги, потёрла камнем одну сторону палочки, потом другую. Потом снова протянула прут, легко держа его. И он опять повернулся, на этот раз указывая вперёд.
Битва в тумане со страхом слишком отразилась на моих внутренних силах; больше я не могла полагаться на мысленный поиск тех, за кем иду. Но теперь моим надёжным указателем стал прут, ему я могла верить. Поэтому я снова села верхом и, держа прут в руке, выехала из лагеря, повернувшись спиной к переплетённым символам нечестивого союза.
