Алексей Домнин - Поиск-81: Приключения. Фантастика
В общей камере, куда после предварительного допроса привели Костю, сидело человек тридцать — в большинстве пленные красноармейцы. Они освободили ему место в углу, на досках, подложили под голову ком тряпья. Никто ни о чем его не расспрашивал, и он был рад этому — не то что говорить, думать не хотелось. В голове было пусто, звонко. Раненое плечо горело, и знобкий жар от него разливался по всему телу.
Часа через три рядом присел мужик, начал рассказывать:
— Я сам-от из Драчева. Драчево наша деревня, от Троицы четыре версты. Неделю назад заявились к нам казаки. Ну, понятно, стали все хватать — живность, одежу какую ни на есть. Реквизиция, одним словом. Но без квитанций уже, так. У одного Ефима Кошурникова нисколь не взяли, потому как у его царский портрет на стенке висел. А бабы и раззвонили по деревне. Кой-кто в сундуки полез портреты доставать. Моя-то чистое колоколо. Ее не переслушаешь. Ноет и ноет: люди, дескать, вешают, добро спасают. Уговорила, одним словом. Казаки в одну избу заходют — портрет. В другую — опять портрет. Поудивлялись поначалу, пропустили избы две-три. А как до моей дошли, осерчали. Ты зачем, говорит, падла, вчетверо сложенного государя на божницу вешаешь? И давай нагайками обхаживать. Ну, я не утерпел, шоркнул одному. Меня сперва к коменданту в Троицу отвели. По дороге испинали всего. Уж кровью харкаю. А здесь отошел. Сижу вот. И чо к чему? Вы-то хотя за дело сидите, а я за чо? За дурость бабью!
— Сиди, сиди, — сказал один из пленных. — Посидишь — поумнеешь. Царя-то зачем в сундуке держал?
— Попить бы, — попросил Костя мужика.
Тот не двинулся с места.
— Слышь, пить просит, — проговорил бородатый красноармеец. — У тебя, поди, запасец имеется.
— У него всегда в наличии, — поддержал еще кто-то.
Мужик, ворча, поднялся. Отлил из котелка воды в кружку.
— Больше лей! — выругался красноармеец. — Раненый ведь!
Мужик огрызнулся:
— Обыскал Влас по нраву квас!
Костя начал пить, поскрежетывая зубами о край кружки.
— Эге, да ты горишь весь, — мужик тронул его за лоб. — Тиф, может? Эй, гляньте-ка… Сыпняк ведь у него!
— Какой сыпняк! — отмахнулся бородатый. — От раны горит.
— А я говорю, сыпняк. Вон и пятна на морде. Позаражает всех к…
— Да пущай лежит, — откликнулся кто-то. — Чего тебя мозолит? Одно, кончат всех через день-два… Пущай с народом побудет!
— Тебя, может, и кончат, — выкрикнул мужик, — а меня-то за чо?
Он подскочил к двери, забарабанил в нее ладонями, как заяц по пеньку, — быстро-быстро. Объяснил вошедшему надзирателю:
— Тифозный тут у нас. Прибрать бы, куда положено…
— Да пущай лежит! — раздались голоса. — Не мешает никому!
— Дело-то к концу идет, чего там!
Последняя реплика все и решила.
— Шабаш, думаете? — Надзиратель набычил шею. — Не-ет, рано распелись! Тифозный — значит, в барак, как положено… Давай, бери его!
Никто не пошевелился.
— Ну? — надзиратель схватился за кобуру.
Двое пленных помоложе подошли к Косте, помогли встать. Он не сопротивлялся. Лишь тихо застонал, зацепив дверной косяк раненым плечом.
30Перед входом в ресторанный зал на стене висело зеркало. Оно понравилось Рысину еще накануне. Это зеркало заметно сплющивало и раздвигало вширь его длинную нескладную фигуру. Такие зеркала попадались нечасто, и Рысин любил в них смотреться — они придавали ему уверенности. Перед зеркалом он замедлил шаг, повернулся к нему всем корпусом, поправив ремень, который все время оттягивала вниз кобура с револьвером..
Рысин задержался у кадки с латанией, обозревая залу, и здесь к нему подошла Лера. Едва она успела рассказать о своем визите к Лизе Федоровой, как появился Желоховцев. Он был в строгой черной тройке, с тростью, придававшей его движениям некую торжественную величавость. Сухо кивнув ему, Лера вернулась за свой столик, где ее ждал узколицый мужчина лет тридцати с цветком львиного зева в петлице.
— Выпить хотите? — спросил Рысин у Желоховцева.
Тот покачал головой.
— А я, пожалуй, выпью, — Рысин остановил пробегавшего мимо официанта. — Мне бы рюмку водки, любезный!
— Не положено, — официант отстранился. — Садитесь за столик и делайте заказ…
Рысин сунул ему серебряную царскую полтину:
— Кстати, капитан Калугин в каком нумере проживает?
— В четвертом.
— Он у себя?
— Вроде как пришел, не выходил больше.
Через минуту явилась рюмка водки. Рысин с наслаждением выпил ее под осуждающим взглядом Желоховцева и кивком пригласил его следовать за собой.
На лестнице было темно, лишь наверху, там, где кончался третий пролет, тускло горела лампа. Металлический наконечник трости Желоховцева клацал по каменным ступеням, и этот открытый, не таящийся звук успокаивал. Желоховцев шел сзади. Откинув портьеру, Рысин первым ступил в коридор и ощутил, как в животе, в самом неожиданном месте возникла вдруг, напряженно и ритмично подрагивая, тонкая ниточка пульса. В остальном все было нормально. Теперь он знал все, что хотел знать, — беседа с Лерой расставила последние точки. Подаренный ею на счастье чугунный ягненок лежал в кармане галифе. Он и взял его с собой на счастье. Расследование кончено, начинается игра, и ему, как всякому игроку, нужна незыбкая удача!
Рысин резко остановился, придержал Желоховцева, который едва не налетел на него.
— Григорий Анемподистович! Все, что я буду говорить, принимайте как должное. Ничему не удивляйтесь и задавайте поменьше вопросов.
— Позвольте? — вскинулся было Желоховцев.
Но Рысин уже стучал в дверь четвертого нумера. Откликнулся мужской баритон:
— Открыто!
Рысин вошел первым:
— Прапорщик Рысин, помощник военного коменданта Слудского района.
— Профессор Желоховцев, — представился Желоховцев. — Хотя, впрочем, мы знакомы…
Калугин в расстегнутом френче сидел за столом и что-то писал. Его портупея с большой желтой кобурой, из которой торчала рукоять кольта, висела на крюке у входа.
— Чем обязан? — Он обернулся, не вставая.
И сразу глаза его сузились, пальцы стиснули спинку стула.
— Это вы!?
Он отшвырнул стул, метнулся к двери.
Рысин выхватил револьвер:
— Сядьте, Калугин! Оружие вам ни к чему. Свое я тоже сейчас уберу. У нас разговор сугубо деловой, свидетели не требуются. — Он вынул из кобуры кольт Калугина, покачал на ладони. — Отличная вещь… И именная, к тому же! Это для меня приятная неожиданность…
Желоховцев опирался на трость левой рукой, а правую держал в кармане пиджака. Калугин истолковал эту позу по-своему. Покосившись на него, он вернулся к столу, поднял стул. Сел, закинув ногу на ногу.
