Сергей Другаль - Первый Контакт (Сборник)
— За что караешь, господи?!
Мы забрали с пляжа близкого к нервному срыву Васю. Он что-то мычал всю дорогу и изредка тряс головой.
— Это он на меня обиделся, — пробормотал Вася, выходя из вездехода. — Я нехорошо обошелся с этим зебрером. Нельзя так. Видать, у него очень ранимая психика, тонкая нервная организация.
— Ты это брось! — грубо сказал я. — Нет у него никакой психики. У него одна мысль: кого б задрать на обед. А если ты кого-то ешь, но и сам внутренне готов к тому, что тебя съедят. Не знаю, с какой стати он утопился, но уверен: с тобой это не связано.
Капитан протянул стакан с соком черничного арбуза и разжал пальцы. Вася взглядом остановил падение стакана. Капитан улыбнулся:
— Тебя никто не винит, ты вел себя как надо. Пусть они там едят кого хотят, но не при нас. У тебя не было выбора — или отдать на съедение чужого дитятю, или вступиться за него, Вася!
В некоторых случаях имя «Вася» звучало у капитана примерно так же, как последнее слово в предложении: «Ваша кошка проглотила заводную мышь, она больше не будет царапать мебель, сэр».
— Можно было хворостиной отогнать, а я сразу булыжником в переносицу.
— Какой хворостиной, где ты хворостину нашел? У этого, как ты сказал, зебрера шестьдесят зубов, из них восемь клыков с твою ладонь длиной, в нем росту метр двадцать, в нем три метра длины — и это без хвоста! Да он бы тебя в бублик свернул — и без дырочки. Короче, ремонтник Рамодин, без джефердара из лагеря выходить запрещаю. И летягу придется терпеть. Хворостиной… кишка тонка.
Вася всхлипнул и ушел к себе в каюту с тройной звукоизоляцией, откуда не показывался сутки. Лев сказал, что он там переживал в одиночестве, а я так думаю, спал. Иначе он выходил бы к обеду: Вася любил радовать нас своим аппетитом.
Вася ушел, а мы стали раскидывать мозгами. Капитан высказал мнение, что мы уже своим присутствием вносим новый биотический фактор в жизнь животных, с которыми соприкасаемся, и этот фактор может иметь роковое влияние. Я заметил, что устойчивость биоценоза весьма велика и на случайные помехи он практически не реагирует. Капитан на это сказал: но, но, а ежели землетрясение, разве не случайный фактор? Тут капитан смутился и признал, что равнять нашего Васю по силе воздействия с землетрясением не совсем корректно.
— Разве с небольшим, — сказал Лев, выручая капитана.
* * *Третьего дня я пригнал в вольеру округлое животное вроде черепахи, но с мягким пушистым панцирем. Я с ним долго возился, подталкивая сзади в нужную сторону, оно не сопротивлялось, но и не спешило. Белые пятна на красноватой шерсти подсказали название — божья коровка. В конце концов мы с космофизиком, взявшись за края, понесли ее на себе. Эта тварь меланхолично поглядывала на нас, расслабленно свесив лапы с толстыми плоскими ногтями. В вольере мы поставили ее в углу, принесли травы и убедились, что шоковое по сути событие — ну как же, тебя куда-то тащат, толкают в зад — не повлияло на аппетит.
Неплохо чувствовал себя в неволе и бугорчатый арнольд. Он до пупа закопался в почву и очень напоминал поясной намогильный памятник. Питался зверь насекомыми, которые сами во множестве садились ему на сладкие душистые усы.
Нелегко было из множества прыгающих, бегающих, вообще суетящихся вблизи лагеря животных выбрать наиболее уравновешенных по темпераменту и подходящих по габаритам для нашей вольеры. Божья коровка, флегматик по натуре, подошла вполне, интересовалась она едой и питьем, а этого было вдоволь. Бугорчатый арнольд за трое суток с места не сдвинулся и, похоже, благоденствовал. Прижился сумчатый твашенька. Только в сумках по бокам носил он не детенышей, а продукты. Ту еду, что мы ему давали, тваша сушил на бугорке и складывал в сумки. В вольере мы соорудили что-то вроде пластиковой ванны, маленького бассейна с низкими бортами, твашенька размачивал в воде ржаные сухари, которые предпочитал всякой другой пище. Был еще мырда-губошлеп, но о нем и сказать-то нечего.
Хищников мы не брали, ибо не хотели строить вторую вольеру. Лень было. А лень — явление настолько естественное и распространенное, что не требует оправданий. Лентяй делает только самое необходимое и ничего лишнего, жизнь его отличается отсутствием суеты. Лентяю присуща внутренняя удовлетворенность, он сознает, что, оставив что-то несделанным, способствует уменьшению энтропии. Он живет в ладу с самим собой. Возьмем, например, кота… Впрочем, я отвлекся. Лентяй живет сам и дает жить другим, не затрудняя их работой. Лентяй всегда ищет и находит пути экономии времени и сил. Идеальный начальник — это ленивый начальник, хотя, конечно, еще лучше начальник отсутствующий. Естественно, к нашему капитану это не относится. Мы принимаем его, когда он здесь и когда отсюда ушел.
* * *Если говорить о красоте, то болонка, конечно, смотрится лучше. У нее нет надглазных роговых щитков, узких ноздрей под ушами, у болонки нет колючек и ее можно гладить в любую сторону, а карчикалоя только вдоль. Болонка субтильна от природы, от карчикалоя субтильностью и не пахнет. Ежели болонка скалится — народу смешно. Если скалится карчикалой, людям становится грустно, а некоторые начинают плакать. У болонки углы сглажены, чего не скажешь о карчикалое. При радикулите чисто выстиранную болонку полезно на ночь прибинтовать к пояснице, а попробуйте прибинтовать карчикалоя.
Зачем, спрашивается, мне понадобились эти идиотские противопоставления? Дело в том, что внешность этого зверя неописуема и, говоря о нем, от чего-то надо отталкиваться. Ну а болонку я здесь присобачил потому, что карчикалой в глубине своей является добрейшей души псом. Привязчивым и нежным. Видели бы вы, как он замирает под ладонью капитана, когда тот поглаживает ему гланды. Предчувствуя наш скорый отлет с Нимзы, карчикалой так убивался и горевал, что мы поняли: разлуку с капитаном он не переживет. И тогда мы всем экипажем собрались тайком от капитана и решили взять карчикалоя с собой. Не объест же он нас! Говяжьего дерева на всех хватит. Самое трудное было спрятать карчикалоя на корабле так, чтобы капитан не обнаружил его до отлета. Зверь не очень чтобы велик, с теленка, но таил в себе мощь носорога. Помню, капитан был в отлучке с проверкой разведочных групп, а мы обездвижили карчикалоя, предварительно заманив его на трап нашего катера. Потом долго кантовали его по переходам в дальний бокс, в Васину каюту, Васи не было, он пещеры изучал. Позже, когда мы, уже на орбите, пристыковались к кораблю и карчикалой впервые возник в кают-компании, капитан поперхнулся обедом, и мне пришлось долго стучать кулаком по его мослатой спине.
