Дмитрий Бондарь - Чужая мечта
В свете фонаря я увидел, как он своим галстуком смахивает в сторону тягучие капли, попавшие на его туфли. Широкий, чуть блестящий конец галстука прямо на глазах разваливался на сухие, ломкие нитки серо-белого цвета.
— Скоро наверх выберемся, посмотрим, что с обувью, — сказал Белыч, — пошли.
Он секунду раздумывал — куда наступить и шагнул на стену! Следующий шаг перевел его в горизонтальное положение, и я подумал, что надышавшись на поле всякой гадости, я начинаю галлюцинировать. Белыч обернулся и поманил меня за собой. Через пару секунд и я повис на стене лицом вниз, явственно ощущая борьбу между земным притяжением и дурной силой аномалии, бесившейся совсем рядом — под ногами за прочной бетонной стенкой. Хорошо, что труба была круглой: хоть визуально немного скрадывался эффект нашего необычного состояния. Сзади охнул и выматерился Петрович. Проводник, дождавшись, пока мы привыкнем к такому положению, не спеша пошел вперед, замирая на секунду на каждом шаге. Ноги в этом месте совсем не хотели отрываться от бетонной поверхности — как будто на каждой висело килограммов по пятьдесят. Моё мучение продолжалось минуту, потом Белыч спрыгнул вниз.
Уже встав вертикально, мы преодолели еще метров пятьдесят и за поворотом дорогу нам преградила сверкающая огнями «электра». Белыч полез вверх в очередной разлом, образованный давним взрывом. Здесь наоборот — арматура с висящими на ней кусками бетона торчала наружу.
Выбрались наверх и вытащили Петровича. Пока ползли по коллектору — на поверхности уже наступила ночь. Лучи фонарей обшаривали темноту вокруг. Прямо под ногами из белой тротуарной плитки была выложена стрелка, показывающая верное направление. Белыч двинулся в ту сторону, я за ним.
Метров через пятнадцать он вскинул над головой руку — то ли желая остановить нас, то ли предлагая быть внимательнее. Пошел вбок маленькими шажочками. Мы старались не отставать. Он повернулся боком, словно пытался протиснуться между двух стен, руки подняты на уровень плеч и вытянуты в стороны, пытается сохранять равновесие. Я двинулся за ним и почти сразу почувствовал, как две неясные силы пытаются закрутить меня вокруг оси по правилу буравчика. Я воспротивился что было сил и продолжал следовать за проводником. Сзади скрипел зубами Петрович. Прям танцоры сертаки на пикнике.
До этих пор я почти не ощущал висевшую на шее связку хвороста, теперь же она стала мешаться.
Когда закручивающее воздействие пропало, я успел взглянуть на часы — мы шли по этому полю уже час и тридцать семь минут!
Белыч опять остановился и принялся разбрасывать перед собой гайки. Накидал штук шесть и лишь последняя, разбудившая целую цепь жарок, вдохновила его на следующий шаг. Эта часть дороги представляла собой отлично освещенную тропинку между огненных колонн.
Еще полсотни осторожных шагов, последние десять преодолевая мощное встречное сопротивление, и мы оказались на краю булькающего болотца, ломаной формы, метров десяти в поперечнике, от берегов которого в разные стороны расходились густые заросли мясистых лопухов. Над болотом висела хлипкая конструкция из пары параллельно изогнутых в горизонтальной плоскости швеллеров, над которыми болтался металлический трос, укрепленный на двух вертикальных стойках с нашего и противоположного берега. А прямо над тросом в воздухе кувыркались шарики карликовых «каруселей».
— Здесь осторожно, — Белыч показал на начало швеллерной дорожки, — обычно тут «жадинка» обретается, ей положено вязанку бросать. Сейчас она еще молодая, маленькая, можно просто перепрыгнуть. Как я.
С этими словами он легко вскочил на дорожку.
Петрович вынул из кармашка носовой платок, вытер им покрытый мерцающей испариной лоб, и подтолкнул меня к мостку, но стоящий на нем сталкер не оборачиваясь, бросил за спину:
— Подождите, пока я сойду с той стороны. Здесь очень неустойчиво. Будете идти — не поднимайтесь над тросом, «карусели» утащут. Не порвут, но в болото скинут.
Глядя на то, как он передвигался, я начал сомневаться в успехе нашего предприятия: все же Петрович был килограммов на сорок тяжелее, а швеллер и под Белычем гнулся, норовя сбросить его вниз.
Однако, обошлось. Петрович перебрался вслед за мной. Правда, был он белее свежего снега, но не думаю, что мы с Белычем сильно от него отличались. Корень спрыгнул с дорожки и перекрестился. Если раньше он был религиозным, то по завершении нашего похода наверняка станет истово верующим.
Светящийся полукруг сферы заметно приблизился и уже висел где-то почти над нами, чтоб его разглядеть, пришлось сильно задирать нос.
— Далеко еще? — отдышавшись, спросил Петрович.
Признаться честно, меня уже тоже заботил этот вопрос.
— Не, брат, чутку осталось, — Белыч тоже устал. Это было видно. — Метров тридцать. Почти дошли.
— Хорошо. Давай тогда закончим это дело быстрее.
— Не, — мотнул головой сталкер, — быстрее не получится. Видишь, земля дышит?
В метре от его сапог земля волновалась мелкой зыбью.
— Минут десять пошевелится, потом успокоится — перебежим. Так всегда бывает после моста. Фонари выключите, а то батарейки сядут. А они еще пригодятся.
Мы некоторое время молчали, прислушиваясь к шуму земляной ряби. В полной темноте, изредка освещаемой неверным светом ждущих аномалий, я начал считать минуты.
— Все, успокоилось, — неожиданно, заставив нас вздрогнуть, сказал Белыч, — у нас есть минута, пошли!
Он рванулся вперед, мы с Петровичем, боясь потерять его из вида, бросились за ним.
Не успели толком разогнаться, как наш проводник резко осадил и сначала я уткнулся в его спину, а потом Корень своим немалым весом свалил нас на землю.
— А, бля! — По сдавленному хрипу разобрать голос было невозможно.
— Твою в бога душу!
Мы для порядка немного побарахтались, потом руконогий клубок распался на отдельные фрагменты. Я ощупал себя, покрутил руками, пошевелил пальцами. Вроде бы все на месте и работает. Я встал. Пузырь возвышался надо мной совсем близко, казалось — руку протянешь и можно коснуться. Вид у него был такой, как будто огромный презерватив из тончайшего латекса наполнили мутной водой и куда-то внутрь воткнули маломощную лампочку. Несильное размытое свечение позволяло увидеть границы Пузыря, абсолютно не давая света во внешний мир. Бока его слабо колыхались, глаз едва мог уловить эту пульсацию. Форма аномалии была почти шарообразной, с немного срезанным низом, как если бы кто-то прикопал в землю мяч, оставив сверху три четверти его диаметра. Ширина этой прикопанной части составляла метров семь-восемь.
