Колин Уилсон - Страна призраков
И оптимизм его, надо сказать, в значительной мере оправдался: спасение паука, смытого с судна штормом, обернулось для него в городе относительным признанием и союзничеством с венценосцем Каззаком, который, очевидно, рассматривал его как будущего зятя и преемника. И только осознав, что, оставшись во дворце Каззака, он тем самым предаст своих собратьев-людей, Найл решился, рискуя жизнью, бежать из города пауков.
У него тогда было жгучее, всепоглощающее желание уничтожить восьмилапых и освободить жителей паучьего города. Но это оказалось необязательным после встречи с растением-«императрицей», богиней Дельты, которая дала ему возможность освободить порабощенных собратьев, не прибегая к кровопролитию. Теперь же, сдружившись с пауками, среди которых были и Дравиг, и Асмак, и сын Асмака Грель, Найл испытывал глубочайшее облегчение от того, что до войны дело не дошло.
Так что, если поразмыслить, для оптимизма имелись веские причины, и отказываться от такого явного преимущества было бы непростительно. Да, от решения отправиться в неведомую твердыню Мага отдавало безумием: непонятно, ни где ее искать, ни что предпринять по прибытии. Но ведь и отравляясь из своей пустыни в город Смертоносца-Повелителя, он не располагал никакой альтернативой, кроме как понадеяться на интуицию, которая поводырем вела вперед. Единственное, что подтачивало настрой на благополучный исход, это сомнение.
С такими вот мыслями Найл шагал по старой разбитой дороге. Шел он уже больше часа и, судя по всему, оставил за собой миль семь, никак не меньше, когда пейзаж переменился. Там, на западе, долина оставалась плоской. Колея же, ведущая на северо-запад, поднималась к отрогам гор из обнажившейся породы. Поворот направо, и глазам предстала грозная в своей величавости картина. Тропа, петляя, шла по речной пойме, которую обступали стены красноватого песчаника, выточенные непогодой в колоннады.
На полпути через пойму в небо указующим перстом торчал громадный рыжий камень, от которого тропа-колея ответвлялась наискось. На «пальце», словно в знак приветствия, уже застыл ворон. Метрах в пяти ниже дороги, опоясывая каменистый склон, текла река, что когда-то выточила саму эту долину. Успокоившись наконец в споем теперешнем русле, она была широкой и, в общем-то, неглубокой: во всяком случае, на это намекали ее мелковатые берега, а блесткие переливы воды манили своей кажущейся прохладой.
Найл ненадолго остановился, оглядывая пейзаж, после чего перевел взгляд на ворона. Зачем птица его сопровождает? Надеется, что снова перепадет пища? Найл применил «боковое вглядывание» и моментально увидел себя глазами ворона. Тот резко повернул голову, явно сознавая: что-то происходит. И в этот миг Найл сообразил, отчего ворон неотлучно за ним следует. Сознание у него намного слабее, чем у человека, а потому ум Найла — пусть даже косвенно — добавляет определенной интенсивности его существованию. И это странное ощущение для пернатого так же внове, как для Найла — чувствовать себя в теле птицы, где вместо рук сложенные крылья, а па ногах мощные когти, способные запросто нести по воздуху барашка.
Кстати, ноги почернели от пыли, так что Найл слез к реке и, расположившись меж корней большой нависшей над водой ивы, скинул суму и сандалии. Посидев немного, он повернул медальон обратной стороной. Что приятно, не ощутилось головной боли, возникающей обычно, когда им пользуешься больше получаса. Значит, уже вырабатывается привычка. И чувствовал он себя таким Же бодрым и свежим, как и час назад, когда только прибег К помощи «зеркала» мысли.
Отстранив вогнутую часть медальона от груди, Найл тем самым вызвал расслабленность. От души зевнув, он со сладостным вздохом окунул ступни в воду. Та оказалась неожиданно холодной, поэтому пришлось несколько раз вынимать их и погружать, прежде чем они привыкли к температуре. Освоившись, Найл постепенно, шаг за шагом, зашел в реку по бедра.
Стоять после долгих часов пути в воде, глядя на рябящее отражение облаков и ветвей, было сплошным блаженством. Житель пустыни в нем по-прежнему изумлялся, как все-таки расточительно богата Земля на всякие реки и ручьи. Крутые красноватые склоны казались еще более грозными, чем на самом деле.
Найл представлял, как с этого вот камня-перста он срывается прямехонько в небо… И тут, вздрогнув от неожиданности, различил отражение чего-то на дороге; это «что-то» определенно двигалось. На секунду подумалось: ворон. Но ворон (это было отчетливо видно) по-прежнему возвышался на камне. Приглядевшись к движущемуся силуэту, Найл понял, что это паук.
Настрой на расслабленность не дал ему отреагировать удивленно. Вместо этого он лишь медленно поднял взгляд. Не более чем в десятке метров вверху по дороге осторожной поступью шел паук-смертоносец. Все внимание восьмилапого было сейчас сосредоточено лишь на выглядывании из-за камня. Шевельнись Найл или зыркни паучище хотя бы одним из своих глаз, и стоящий в воде человек стал бы ему виден как на ладони. Но река внизу смертоносца не интересовала. Паука заботило лишь то, чтобы его никто не увидел с дороги.
Найл узнал восьмилапого сразу. Это был тот самый друг и сообщник Скорбо, капитан паучьей гвардии. Осторожность же он проявлял по простой причине: очень не хотел попасться на глаза Найлу.
Минут пять после того, как капитан скрылся за поворотом, Найл продолжал стоять неподвижно, теряясь в догадках. Зачем паук идет следом? И как давно?
На второй вопрос ответить было гораздо проще, чем на первый. Шагая по гребню, Найл был различим на фоне неба за мили вокруг. Так что преследовать можно было вот уже час с лишним.
Может, потому и ворон кружил сверху — предупреждал, что за Найлом крадутся?
Но зачем капитану это понадобилось? Если он намеревался убить из мести за изгнание, то в течение этого часа имел уйму возможностей осуществить свой замысел. Несколько гигантских шагов (шире человеческого примерно вчетверо), удар ядовитого жала, и обидчик распрощался бы с жизнью за считаные секунды.
Может, он собирался напасть во время сна? Маловероятно, ведь можно было запросто накинуться, когда Найл, пи о чем не подозревая, шел себе по дороге.
Будь это Скорбо или кто-то из его плотоядных подчиненных, не пришлось бы ломать голову. Умом они не блистали, а потому просто шли бы на поводу у инстинкта, заставляющего голодного паука выслеживать добычу. Но капитан у Найла на глазах осмелился тогда возражать самому Смертоносцу-Повелителю, строптиво оспаривая свой унизительный приговор; он, судя по всему, обладал недюжинной сметкой и самодисциплиной, если все это время шел за Найлом. И шел явно с какой-то целью.
