Колин Уилсон - Страна призраков
Непривычно теплое для октября солнце пригревало голову и плечи. Через час нелегкого пути по унылой местности так отяжелели ноги, что захотелось сделать привал. Но земля была или чересчур сырая, или очень уж неровная. Наконец нашелся подходящий камень — плоский, примерно метр в поперечнике, — на который Найл с облегчением опустился. Камень при этом чуть накренился, и из-под него выскочил какой-то мелкий грызун. Он юркнул было под защиту колючего куста, но тут сверху камнем прянул ворон (Найл аж вздрогнул) и, прикончив бедолагу одним ударом клюва, мгновенно ретировался вместе с добычей.
Найл достал из сумы сверток с едой и взялся за сушеные коржи. Пока он перекусывал, в десятке шагов от него на изогнутое деревце спланировал ворон — крупный, от головы до хвоста около метра. Поводя опасного вида клювом цвета слоновой кости, он сидел и поглядывал с нескрываемым любопытством.
Найл отпил из фляжки воды, и его охватила желанная расслабленность. Воронов такой величины он нередко видел в пустыне. Восхищала их острота зрения: запросто различали с высоты в четверть мили шуструю землеройку. Найл от нечего делать попробовал применить к ворону «боковое вглядывание»; интересно, выявит ли двойное зрение что-нибудь за рамками физической реальности.
Двойное зрение как бы создавало вторую пару глаз, являющих на свет не столько внешнее обличье, сколько внутреннюю суть вещей: не случайно хамелеоны, владеющие этим зрением в совершенстве, могли видеть элементалов. В данном случае Найлу открывалось лишь то, что птица эта — типичный падальщик, безостановочно высматривающий себе любое пропитание. Хотя, поднаторев в контакте с умами хамелеонов, Найл мог сейчас и себя видеть глазами этой птицы: эдакое странное двуногое существо со съедобной ношей на горбу, которое кормится почему-то сидя, даром что делать это стоя куда как сподручнее. Сейчас птицу в основном занимало, не оставит ли он после себя какую-нибудь еду. Кстати, если б не этот взгляд на себя глазами ворона, Найл упустил бы из виду, что сума опрокинулась, а фляжка с медом откатилась в сторону.
В эдакой глухомани даже такая компания была в радость, и Найл вслух произнес:
— Эх, мне бы летать как ты.
Слыша собственные слова, Найл одновременно их осмысливал. Он опять перенесся и взглянул на себя глазами птицы. Это давалось не без усилия, к тому же «удерживаться» в постороннем разуме получалось считаные секунды, при этом как будто раздваиваясь. К слову сказать, подобное можно было проделывать только сидя, иначе голова попросту шла кругом.
Хотя если «перемещение» удавалось, получалось крайне интересно. Например, себя он видел на порядок отчетливей, чем если бы смотрел человеческими глазами. На свое зрение Найл никогда не жаловался. Но ему и в голову не приходило, насколько убог человеческий глаз в сравнении со зраком ворона — близорукий, да и только.
Однако эта игра в гляделки ворону вскоре наскучила: расправив крылья, он взлетел. Найлу стоило изрядного усилия удержаться в рассудке ворона — но это все-таки удалось, и вот Найл уже смотрит на себя с верхушки дерева в сотне метров отсюда.
Это необычное ощущение увлекало; он теперь даже не чувствовал усталости. Подобная «отлучка» из тела перезаряжала его энергией. Теперь ясно: усталость у людей во многом объясняется тем, что их видение мира ограничено лишь парой собственных подслеповатых глаз.
Сообразив, что ворон теперь не сдвинется с места, пока двуногий не уйдет, дав ему возможность поискать остатки съестного, Найл положил на камень кусок коржа, а сам, взвалив на плечи суму, пошел в сторону ближнего разлапистого куста. Применять в пути двойное зрение он не рисковал: можно запнуться и упасть. Укрывшись за кустом, пронаблюдал, как ворон, спикировав на камень, вмиг управился с оставленным куском, после чего некоторое время разглядывал землю в поисках крошек. Наконец, убедившись, что ничего больше не осталось, он возвратился на дерево. Найл же, не найдя, где еще присесть, пошел обратно к камню. Спустя минуту он вновь рассматривал себя через глаза ворона.
Теперь он пытался внушить птице, что пора трогаться в путь. Ворон внушению не поддавался, надеясь, что двуногий будет опять кормиться. Минут через десять ему все это надоело, и он взмыл в воздух. Терпеливо ждавший Найл вдруг увидел, как земля резко уходит из-под ног. Ощущение было таким достоверным, что он невольно дотронулся руками до камня — убедиться, что по-прежнему сидит на месте.
Чувство полета было Найлу уже знакомо благодаря Асмаку, начальнику воздушного наблюдения. На этот раз все обстояло совершенно иначе. У ворона зрение было несравненно сильней, чем у Асмака, а потому все представало гораздо четче и достоверней. С трехсотметровой высоты зеленое озеро казалось на удивление близким (а ведь до него миль десять, не меньше); различались даже шпили города пауков к югу. На востоке высилась священная гора, а земли хамелеонов и с высоты смотрелись куда более зелеными и привлекательными, чем унылая пустошь внизу.
До Найла вскоре дошло, что птица летит совсем не в том направлении, в каком хотелось бы ему. Ворон устремлялся на юго-восток; вдалеке уже проглядывал бескрайний серебристо-серый морской простор. Найл попытался внушить, что надо лететь на север или на запад; бесполезно. Голодную птицу интересует только пища, все остальное отходит на второй план за ненадобностью.
В этот момент вид священной горы невольно напомнил Найлу о хамелеонах, и он вдруг понял, что действует неверно. Они бы не уговаривали птицу сменить направление против ее воли. Вместо этого они бы смешались с ее природными инстинктами, внушив, что она желает сменить направление сама. А потому Найл как бы невзначай предположил, что лететь над лесистой местностью бесполезно: и земля, и возможная добыча там прячется под листвой. Это возымело эффект. Убежденный, что это его собственная прихоть, ворон плавно повернул на север — отчего перед глазами у Найла очертилась далекая горная цепь, — а затем снова полетел на восток.
Найл даже различал свое теперешнее местонахождение (взор птицы ориентировался на него как на место недавней кормежки) и смежную территорию, уходящую па север. Оказывается, он чуть было не двинулся туда, куда не надо. В паре миль отсюда сплошь лежали буроватые озерца застойной воды, черные грязевые наносы и чахлая иззелена-желтая растительность, выдающая болотистый характер местности, причем конца-края этому не виделось даже с высоты птичьего полета. Так что двинься Найл в этом направлении, он бы, проблуждав понапрасну день, вынужден был повернуть обратно.
В другой стороне, северо-западной, можно было различить вконец заросший тракт. С земли его, пожалуй, и не углядишь, а вот сверху он виделся вполне четко. Через пустынную возвышенность он вел к долине Мертвых и Серым горам.
