Тесс Герритсен - Игра с огнем (сборник)
Я уже собираюсь последовать за ними, когда меня окликают:
– Миссис Ансделл?
Поворачиваюсь и вижу женщину лет шестидесяти пяти, в ее черных волосах серебрятся седые пряди, она смотрит на меня серьезными темными глазами.
– Да, я Джулия Ансделл. Чем могу быть вам полезна?
– Вчера я читала ваше интервью в газете, – говорит незнакомка. – Статью об «Incendio» и семье Тодеско.
– Да?
– В той статье рассказана не вся история. Никого из Тодеско теперь уже нет в живых, так что никто не мог бы вам об этом поведать. Но мне думается, вам было бы интересно узнать.
Я хмурю брови, глядя на нее.
– Про Лоренцо?
– В некотором роде. Хотя на самом деле про молодую женщину по имени Лаура Бальбони. И про то, что с ней случилось.
Мою новую знакомую зовут Клементина, уроженка Венеции, она преподает английский в одной из средних школ, вот почему так живо говорит на моем языке. Герда и остальные давно покинули Ка-Фоскари и присоединились к вечеринке, а потому мы с Клементиной одни в артистическом фойе, расположились на просиженном диване с выцветшей обивкой. Клементина рассказывает, что узнала эту историю от своей покойной тетушки, которая работала горничной у профессора Бальбони, знаменитого музыковеда, преподававшего в Ка-Фоскари. У вдовца-профессора была дочь по имени Лаура.
– Тетушка Альда рассказывала, что девочка отличалась красотой и талантом. И бесстрашием, – говорит Клементина. – Она ничего не боялась и еще совсем ребенком забралась на стул посмотреть, что там булькает на плите. Кастрюля перевернулась, и девочка сильно обварила руки, у нее после того случая на коже остались жуткие шрамы. Но она никогда не пыталась их спрятать. Смело демонстрировала миру.
– Вы сказали, что ваша история связана с Лоренцо, – напоминаю я ей.
– Да-да, и вот здесь-то наши истории пересекаются, – подхватывает Клементина. – В моменте встречи Лауры и Лоренцо. Понимаете, они были влюблены друг в друга.
Я подаюсь вперед, взволнованная новым открытием. Прежде я занималась только трагической гибелью Лоренцо, а теперь слышу подробности не о его смерти, а о его жизни.
– Я не знала о Лауре Бальбони. Как она познакомилась с Лоренцо?
Клементина улыбается:
– Их познакомила музыка, миссис Ансделл. И любовь их началась с музыки.
Дуэт скрипки и виолончели, слившихся в идеальной гармонии, объясняет она. Каждую среду Лаура и Лоренцо встречались в доме Бальбони в Дорсодуро и разучивали произведение, которое собирались сыграть на престижном конкурсе в Ка-Фоскари. Я представляю их двоих: темноглазого Лоренцо и златовласую Лауру, они вместе час за часом разучивают дуэт к конкурсу. Сколько сред им понадобилось, чтобы оторвать глаза от нот и сосредоточиться лишь друг на друге?
Понимали ли они, что, пока зреет их любовь, мир вокруг постепенно рушится?
– Когда в Венеции власть захватили эсэсовцы, Лаура попыталась его спасти, – говорит Клементина. – Она и ее отец, рискуя собственной жизнью, сделали все, что могли, чтобы помочь семье Тодеско. Бальбони были католиками, но разве вероисповедание может диктовать сердцу? Конечно, сердце Лауры подчинялось только любви. Но в конце она ничего не смогла сделать, чтобы спасти Лоренцо или его семью. Она видела, как их депортировали. Как вели на вокзал. И тогда она видела его в последний раз.
– И что с ней случилось?
– Тетушка говорила, несчастная девушка никогда не оставляла надежду, все ждала, что Лоренцо вернется к ней. Она читала и перечитывала письмо, присланное им из поезда. Он писал, все в его семье живы-здоровы и он уверен, трудовой лагерь будет не так уж страшен. Он обещал вернуться к ней, если только она будет его ждать. И много месяцев она ждала Лоренцо, но больше никаких известий от него не поступило.
– Она так и не узнала, что с ним случилось?
– Как она могла узнать? Того письма из поезда хватило, чтобы обнадежить ее, и она уверовала: страшнее трудового лагеря его ничего не ждет. Поэтому-то депортированным в поезде и рекомендовали писать письма – чтобы заверить друзей, будто все хорошо. Здесь, дома, никто не подозревал, куда повез их тот поезд. Никто и представить себе не мог, что их переправляют в Польшу, и всех их… – Голос Клементины стихает.
– И Лаура так никогда и не узнала, что с ним случилось?
– Нет.
– Но она ждала? Когда война закончилась, она искала его?
Клементина печально покачивает головой.
Я разочарованно откидываюсь на спинку дивана. Я надеялась услышать историю преданности, историю влюбленных, хранивших верность друг другу, даже когда война их разъединила. Но Лаура Бальбони не сдержала обещания ждать Лоренцо. Я надеялась услышать историю о всепобеждающей любви, но обманулась.
– Но вы сказали, что она была красива, – говорю я. – Она наверняка нашла себе мужчину.
– Никого она больше не нашла. Не такова Лаура.
– Она так и не вышла замуж?
Женщина смотрит мимо, но взгляд у нее рассеянный, меня словно нет в комнате, и она разговаривает с кем-то мне невидимым.
– Это случилось в мае тысяча девятьсот сорок четвертого года. Через пять месяцев после депортации Тодеско, – тихо произносит она. – Мир воевал, и повсюду в Европе царили смерть и трагедия. Но, как мне говорили, весна случилась прекрасная. Временам года все равно, сколько тел гниет в земле, цветы расцветают. Тетушка Альда рассказывала, что та семья появилась у дверей профессора Бальбони поздно ночью. Супружеская пара с двумя маленькими сыновьями. Евреи несколько месяцев прятались на чердаке у соседей, но эсэсовцы повсюду проводили обыски, и семья стремилась бежать в Швейцарию. Они слышали, что профессор сочувствует евреям, а потому попросили приютить их на одну ночь. Моя тетушка Альда твердила, что оставлять их на ночь слишком опасно. СС уже знают о политических взглядах профессора, они в любой момент могут устроить в доме проверку. Она знала, какой бедой это может обернуться.
– И он послушался вашу тетушку?
– Нет. Потому что Лаура… отважная своевольная Лаура… не позволила ему отказать тому семейству. Она сказала: а если Лоренцо стоит сейчас перед чьей-то дверью и тоже просит убежища? Она не могла вынести мысль о том, что ему откажут. Она убедила отца принять семью на ночь.
От ужаса у меня холодеют пальцы.
– На следующее утро тетушка Альда отправилась на рынок за покупками, – рассказывает Клементина. – А когда вернулась, в доме орудовали эсэсовцы, двери были сорваны с петель, мебель разломана. Евреев, которые нашли приют у Бальбони, арестовали, а потом депортировали в концентрационный лагерь в Польше. А Бальбони…
Она замолкает, словно ей не хватает духу договорить.
– Что с ними случилось?
Клементина набирает в грудь побольше воздуха:
– Профессора Бальбони и его дочь вытащили из дома. Их поставили на колени у канала на улице, чтобы показать всем, что будет с теми, кто осмелится спрятать еврея. Их расстреляли без суда и следствия.
Я теряю дар речи. Теряю даже способность дышать. Я склоняю голову и утираю слезы, которые льются из глаз, – я оплакиваю молодую женщину, которую никогда не видела. В тот весенний день, когда расстреляли Лауру Бальбони, Лоренцо еще жил. Он погиб в Сан-Саббе только осенью, в то время как его любимая уже несколько месяцев была мертва. Он, конечно, не мог знать о ее смерти, но, может быть, он чувствовал это? Может быть, когда юная душа отлетала в вечность, во сне он услышал ее голос, почувствовал ее дыхание на своей коже? А когда шел к своему выстрелу в затылок, может быть, утешался тем, что идет и к своей Лауре? Она обещала ждать его – и наверняка ждала, готовая обнять по другую сторону смерти.
Мне хочется верить, что так и было.
– Теперь вам известна упущенная часть, – говорит Клементина. – История Лауры.
– А я про нее ничего не слышала. – Я делаю глубокий вдох. – Спасибо. Я бы никогда не узнала ее имени, если бы не вы.
– Я рассказала вам ее историю, потому что важно помнить не только жертв. Мы должны помнить и героев. Вы так не думаете, миссис Ансделл? – Она поднимается. – Рада была с вами познакомиться.
– Мама, вот где ты!
Моя одиннадцатилетняя дочь вбегает в артистическую. Лили распустила волосы, и буйные светлые пряди обрамляют ее лицо.
– Папа тебя ищет. Почему ты не вышла к нам? Там во дворе уже все веселятся, танцуют. Ты должна услышать, что играет Герда. Какую-то сумасшедшую клезмерскую[21] музыку.
Я поднимаюсь с дивана:
– Иду, детка.
– Ваша дочь? – спрашивает Клементина.
– Ее зовут Лили.
Они вежливо обмениваются рукопожатиями, и Клементина спрашивает ее:
– Ты музыкант, как и твоя мама?
– Хотела бы я стать музыкантом, – расцветает в улыбке Лили.
– Она уже музыкант, – гордо говорю я. – У Лили прекрасный слух – у меня такого никогда не будет, а ей всего одиннадцать. Вы должны услышать, как она играет.
– Ты играешь на скрипке?
