Эллис Питерс - Монаший капюшон (Хроники брата Кадфаэля - 3)
- Проследите за тем, чтобы его накормили, - произнес Роберт с ноткой сочувствия в голосе и, вспомнив о том, что мальчонка целый день носился верхом и прятался по кустам, добавил: - И постелите ему на лавке безо всяких перин, но чтобы было тепло и сухо. А если он все же раскается и попросит... Мальчик, послушай меня, подумай о спасении своей души. Может быть, ты хочешь, чтобы кто-нибудь из братьев пришел к тебе со словами утешения и помолился с тобой?
Мальчик вскинул глаза, в которых вдруг блеснул озорной огонек, мало напоминавший слезу кающегося грешника, и ответил с обманчивой кротостью:
- О да, отче, с превеликой благодарностью. Будь так добр, пошли за братом Кадфаэлем.
Парнишка, смекнул, что накуролесил достаточно, и пора подумать, как выпутаться.
Он ожидал, что это имя заставит приора нахмурить брови. Так и вышло, однако Роберт обещал грешнику духовное утешение и не мог отказаться от своих слов или выставлять новые условия. С достоинством он повернулся к маячившему возле двери привратнику и промолвил:
- Ступай и попроси брата Кадфаэля, не мешкая, явиться сюда. Скажи, что узник нуждается в совете и наставлении.
Привратник ушел. Было время отдыха, и в этот час братья обычно собирались в тепле, у очага, но ни Кадфаэля, ни неразлучного с ним брата Марка там не оказалось. В конце концов привратник отыскал их в сарае, где они, против обыкновения, не смешивали таинственные снадобья, а сидели понурясь и тихонько переговаривались встревоженными голосами. Известие о поимке парнишки еще не успело распространиться, хотя скоро об этом будут судачить повсюду. Пока же было известно, что люди шерифа целый день гонялись за добычей, но мало кто ведал, чем увенчались их труды.
- Брат Кадфаэль, тебя срочно зовут в сторожку, - заявил привратник, едва ступив на порог и склонившись под притолокой. Кадфаэль с удивлением поднял на него глаза, и тот добавил: - Там изловили парнишку, и он попросил, чтобы тебя прислали к нему для духовного наставления. Малец, скажу тебе, держится молодцом, даже приора сумел поставить на место. Стражники приволокли его ближе к концу повечерия.
Итак, все-таки они поймали молодого Гурнея! Вот все и кончилось, несмотря на все усилия и молитвы Марка, да и его собственные, как видно, бесплодные потуги.
Кадфаэль торопливо поднялся и сказал:
- Я иду к нему. Всем сердцем я желаю быть с ним. Времени осталось мало, но, может, хоть чем-то сумею помочь. Скажи-ка, - спросил он привратника, - а почему его сразу не отвезли в замок?
Монах был благодарен судьбе хотя бы за этот маленький подарок, ведь сам он был по сути заточен в стенах обители, и только невероятный случай сделал возможным его свидание с Эдвином.
- Потому что единственное, в чем его уличили, - это конокрадство. Конь, на котором он ускакал сегодня утром, был сведен с монастырской конюшни, и, стало быть, это дело в ведении аббатского суда. Но поутру, надо думать, его заберут и обвинят в убийстве.
Удрученный брат Марк шел за ними по пятам до самой строжки. Он был совершенно подавлен и не находил нужных слов, чтобы поддержать друга. В душе он чувствовал, что совершает грех, ибо грешно отчаиваться в торжестве истины, правосудия, сомневаться в грядущей победе добра над злом. Его никто не звал, но он все равно пошел, всей душой желая послужить делу, о котором только и знал, что в нем замешан совсем еще юный парнишка. Но Марк безоговорочно верил Кадфаэлю, и этого было достаточно.
Кадфаэль вошел в каморку привратника с сокрушенным сердцем, но не теряя надежды, - такой роскоши монах попросту не мог себе позволить. Все взгляды обратились к нему. В помещении царило тягостное молчание. Роберт уже оставил свои покровительственные увещевания, а слуги закона успели уразуметь, что признания свой вины им от паренька все равно не добиться, и думали лишь о том, чтобы поскорее вернуться в замок да завалиться спать, оставив пленника под надежной охраной. Крепкие, вооруженные люди обступили худенького паренька в опрятном домотканом платье, сидевшего на лавке с видом настороженным, но решительным. Малец приятно разрумянился от огня и, хоть это и невероятно, казался чуть ли не довольным. Взгляд его встретился со взглядом Кадфаэля, и в глазах пленника заплясали огоньки.. Глаза были ясные, светло-карие, цвета неспелого ореха, с темными ресницами, а волосы светло-каштановые. Для своих лет он был довольно высоким. Парнишка был перепачкан грязью, покрыт синяками и ссадинами, и видно, что устал и хочет спать, однако в его настороженных, выжидающих глазах с нарочито строгим выражением лица, несомненно, притаился смех.
Брат Кадфаэль всмотрелся в него и понял достаточно для того, чтобы не тревожиться о том, чего он понять еще не успел. Монах оглядел сгрудившихся стражников и наконец обратился к приору Роберту.
- Отец приор, я признателен за то, что ты послал за мной, и рад тому, что на меня возложена обязанность наставлять узника. Но я должен сказать тебе, что эти достойные господа совершили ошибку. Наверное, им потребуется доложить, каким образом был схвачен этот мальчуган, и я бы посоветовал прежде разузнать, как и где он провел сегодняшнее утро, когда, по словам очевидцев, паренек ускакал на коне госпожи Бонел.
Стражники недоуменно вытаращили глаза.
- Господа, - очень серьезным тоном сообщил им монах, - вы поймали вовсе не Эдвина Гурнея. Это Эдви Белкот, его племянник.
Глава седьмая
Монастырская темница представляла собой две крохотные каморки, прилепившиеся к задней стене сторожки. Там всегда было чисто прибрано, а топчаны стояли не хуже тех, на которых спят послушники. Большую часть времени темница пустовала. Разве что летом, когда проходила ярмарка в праздник святого Петра, сюда доставляли подгулявших служек, которых поутру ждало не слишком суровое наказание. Те, проспавшись, принимали налагавшуюся на них епитимью как должное, полагая, что игра стоит свеч. Более серьезные проступки были редки: случалось, конечно, что какой-нибудь брат, долго таивший злобу, решался дать ей выход, а то, бывало, слуга что-нибудь стянет или новичок нарушит орденский устав, но в целом аббатский суд не был перегружен работой.
В одной из этих каморок, бок о бок, по-дружески сидели Эдви и брат Кадфаэль. Дверь была забрана решеткой, однако едва ли стоило опасаться, что их разговор подслушают. Брат, которому доверили ключи, клевал носом, и ему вовсе не было дела до того, кто да почему сидит под запором. Пожалуй, труднее всего, подумал Кадфаэль, будет достучаться до сторожа, когда придет пора уходить.
Умяв миску каши, принесенную сердобольным поваром, Эдви с довольным видом откинулся на лавке и сказал:
- Оказалось, это не так уж трудно. У самого берега, за вашими монастырскими садами, живет двоюродный брат моего отца. У него там свой сад, а в нем сарайчик, где держат осла и тележку, хватило места и чтобы спрятать Руфуса. Его сынишка прибежал к нам с весточкой от Эдвина, я тут же взял отцовскую лошадь и поехал к нему. Никто ведь не высматривал старую пегую клячу, такую как наша Джафет.
