Вячеслав Куликовский - В дни торжества сатаны
Идти открыто на разрыв? Явно обнаружить свой позор и свою ложь? Но это сразу же и без остатка может убить в мистере Гарвее всякую любовь ко мне. Разочарование — лучшее средство от самой пылкой любви.
Отказать? От одной мысли о том, что я могу лишиться общества дорогого мне человека, у меня начинало мутиться сознание. А он уйдет. Конечно, уйдет, если я откажу ему. Он слишком горд, слишком самолюбив, чтобы остаться, получив отказ. Наконец, чем могу я мотивировать подобное решение? Мистер Гарвей знает, что я люблю его. В его глазах — я девушка, абсолютно свободная и ни с кем не связанная сердечными отношениями. Разве могу я открыть мистеру Гарвею все, все? И то что я не сестра Жоржа, а его гражданская жена; и то, что Жорж воспользовался документами моего погибшего брата для того, чтобы под чужим именем легче выбраться из Америки, где ему грозила жестокая кара за совершенные им по должности преступления…
Нет, лучше умереть, чем сказать все это.
Я не ответила мистеру Гарвею ни «да», ни «нет». Я прибегла к обыкновенной уловке женщин в таких случаях: сказала, что мне необходимо время для размышления и просила не торопить меня.
Для чего я это сделала? На что я надеялась? Что могло измениться за неделю, месяц, даже полгода?
О, если бы мистер Гарвей не был бы так честен. Если бы он забыл хотя на время свои взгляды джентльмена и принципы порядочного человека. Если бы он знал и чувствовал, как я хочу только одного — быть его, только его, всецело принадлежать ему и пить полными глотками из чаши наслаждения. Пить, не задумываясь над тем, что есть, что будет и что может быть. Ведь я люблю его. И ясно вижу, что и он любит меня. Почему же мы не можем принадлежать друг другу?
Почему?
11 октября.
Когда мы остаемся наедине, Жорж почти не разговаривает со мной. Вообще же он больше совершенно не упоминает ни о своих планах, ни о своих намерениях, ни о том, как он собирается осуществить те и другие. С одной стороны, это меня радует, так мне гораздо спокойнее. С другой — я не могу не сознавать, что опасность не только не миновала, но, наоборот, стала еще грознее. У меня такое ощущение, как будто под дом, где я живу, подводится страшной силы взрывчатая мина. Я не знаю, откуда ее ведут, не знаю, как далеко ушел уже подкоп и когда последует взрыв.
Но я знаю, я чувствую, что взрыв неминуем. Вечный страх и сознание полнейшей беспомощности. Ужасные, непередаваемые ощущения.
Если я скажу что-либо мистеру Гарвею, это ничему не поможет. У меня нет доказательств и Жорж всегда может отговориться тем, что я наклеветала на него. Зачем?
Мало ли зачем. Он может быть, например, против моего чувства к мистеру Гарвею и тем возбуждает мою злобу.
Наконец, если я скажу, он действительно убьет меня. Он это сказал. А в таких случаях я ему верю.
Мне очень не нравится его дружба с мистером Гарвеем. А еще больше эти постоянные разговоры между ними до поздней ночи за стаканами вина. О чем они могут говорить? Я уверена, что все это добром не кончится. Мистер Гарвей слишком доверчив. Будучи сам человеком в высшей степени честным, благородным и прямым, он, насколько я заметила, склонен и в другом человеке находить те же достоинства. Пожалуй, Жорж действительно может во время дружеских бесед выведать все, что ему нужно. Я уже несколько раз предупреждала мистера Гарвея намеками, но он, по-видимому, ничего не понимает. Говорить яснее боюсь.
А Жорж подозрительно весел.
13 октября.
Сегодня, во время морской прогулки на «Плезиозавре», едва не случилось непоправимое. Мой темперамент хотел сыграть со мною плохую шутку. Сидя в салоне вместе с мистером Гарвеем, я под влиянием его объятий совершенно потеряла голову. Длительное, непрерываемое горение страсти, которое со времени разрыва с Жоржем совершенно не находит себе никакого выхода, отуманило мой мозг и лишило меня всякого самообладания.
На этой почве у нас произошла с мистером Гарвеем размолвка. А результатом размолвки была истерика, во время которой я чуть-чуть не сказала того, чего не следовало говорить. Слава Богу, я вовремя удержалась.
Дала себе слово быть осторожнее и крепче держать себя в руках.
18 октября.
Откуда у Жоржа эта страсть к чтению? Я никогда раньше не замечала ее в нем. Сидит положительно по целым дням за книгой, а нередко читает даже в библиотеке или кабинете мистера Гарвея.
Еще купается. По несколько раз в день. Вчера его чуть-чуть не растерзала акула. Если бы мистер Гарвей не закричал, все было бы в порядке. Я знаю, что зло и нехорошо так думать. Но ведь и Жорж очень злой человек.
Ах, зачем, зачем закричал мистер Гарвей?
27 октября.
Работы по подводке мины закончены и все готово к взрыву. Я знаю даже час, когда этот взрыв произойдет. Мне неизвестно только его место. В этом-то и весь ужас. Что делать? Голова моя горит и кровь так стучит в висках, что я с трудом могу держать перо. Я не могу даже предупредить мистера Гарвея. Жорж, уходя, запер меня в комнате на ключ. Выбраться через окно я не решаюсь. Оно слишком высоко, да и Жорж может услышать, когда я начну его открывать. Он, наверное, не будет спать всю ночь, карауля меня.
Боже, Боже, такой чудный, так весело проведенный день и такой ужасный вечер. Вечер и ночь. Ибо я чувствую, что мне не удастся сегодня забыться сном ни на секунду.
Я сама не знаю, зачем я пишу все это. Просто, вероятно, потому, чтобы отвлечь свои мысли от ужасной действительности…
Я не имею понятия о том, что должно произойти. Впрочем, лучше я опишу все по порядку. Чем больше времени я буду занята делом, тем меньше останется времени для страшного раздумья.
Сегодня мы вернулись с нашей морской прогулки очень поздно. Мы ездили большой компанией и очень далеко, дошли до линии пароходных рейсов. Мистер Стивенс, смеясь, говорил, что это — поездка за «покупками». И, действительно, мы кое-что купили на встретившемся нам большом пароходе.
Жорж, сославшись на нездоровье, отказался нас сопровождать. Мне это очень, очень не понравилось. Жорж никогда ничего не делает без тайной цели.
Когда поздно вечером я приготовлялась уже ко сну, неожиданно вошел Жорж. С времени нашего разрыва это первый раз, что он появился у меня в комнате. Я очень удивилась и немного встревожилась, но ничем не выказала своих чувств. Жорж был чрезвычайно весел и оживлен.
— Здравствуйте, будущая миллиардерша, — сказал он, делая глубокий иронический поклон.
Я молча слегка кивнула головой.
— Я вижу, вам не очень приятен мой визит. Что же делать, он необходим.
И, усевшись в кресло, он продолжал:
