Грэхэм Мастертон - Пария
- Садись, - пригласил я. - Через минуту мне принесут ужин. Что тебе заказать?
- Я на диете, но немножко отщипну с твоей тарелки.
- Какую же диету ты используешь? - заинтересовался я.
- Я называю ее "ценовой диетой". Мне можно есть все, что стоит выше семи долларов за фунт. Сюда входят, например, красная икра, лососина, жареная утка и лучшие сорта говядины. Ведь на самом деле от дорогой еды меньше толстеешь, к тому же ее нельзя съесть много.
Мы немного поболтали об антиквариате и о торговле с туристами. Ведь, что ни говори, а мы оба держали магазины. Потом кельнер принес мой бифштекс. Мы открыли вино - бутылку "Флери" урожая 1977 года, и выпили за свое здоровье. Я располовинил бифштекс, и мы съели его почти в полном молчании.
- Наверно, ты считаешь меня бесстыдницей, раз я ввалилась к тебе в номер? - наконец заговорила Джилли.
Я отложил салфетку и улыбнулся.
- Я как раз ждал, когда ты наконец это заявишь.
Она покраснела.
- В конце концов, пришлось. Надо же дать тебе возможность возразить, что в этом нет ничего дурного и что порядочная девушка может прийти одна в номер к чужому мужчине и съесть у него половину ужина.
Я внимательно посмотрел на нее.
- Мне кажется, что если ты руководишь салоном, то ты уже достаточно взрослая, чтобы делать то, что тебе хочется, и никому не давать отчета в своих поступках.
Она подумала, потом сказала тихим голосом:
- Спасибо.
Я выкатил столик кельнера в коридор, а потом вернулся и прилег на постель, подложив руки под голову. Джилли же все топтала ковер.
- Знаешь что, - сказал я. - Я никогда не понимал, как бывает, что два человека встречаются и тут же чувствуют друг к другу симпатию, немедленно готовы близко познакомиться. Мне кажется, что самое важное решается почти молниеносно, без всяких дискуссий, а все более поздние дискуссии - это только лавирование со спущенными парусами.
- Ну, ну, а ты действительно морской волк, - заметила Джилли.
- Это потому, что я здесь живу. У меня еще нет морской соли в крови, но я уже начал добавлять ее в салат.
Джилли посмотрела на меня. Ее губы были слегка приоткрыты, а в глазах - мечтательное выражение, которого я не видел ни у одной женщины со времени, когда познакомился с Джейн.
- Может, погасить свет? - тихо спросила она.
Я высвободил руку и выключил лампу у постели. Теперь комнату освещал только экран телевизора, на фоне которого отчетливо вырисовывалась фигура Джилли. Медленно, осторожно, она расстегнула манжеты блузки, потом отстегнула кружевное жабо и стянула блузку через голову. У нее были крепкие плечи и груди, еще большие, чем я думал, мягко покоящиеся в поддерживающем из кружевном бюстгальтере ручной работы. Она дернула замок молнии на юбке и спустила ее на пол. На ней были темно-серые нейлоновые чулки и черный пояс с подвязками, и ничего больше; в свете, падающем от телевизора, я видел густую поросль волос на ее лоне.
Она расстегнула бюстгальтер, и освобожденные груди с большими сосками слегка заколыхались. Я протянул к ней руки.
- Я особа, которую нелегко удовлетворить, - хрипло промурлыкала она. - Потому, между прочим, я избегаю связей с мужчинами. Мне нужно очень много, и я много требую, как в эмоциональном, так и в сексуальном смысле.
- Дам тебе все, на что способен, - сказал я. - Надеюсь, этого будет достаточно.
Я сел, стащил рубашку, носки, брюки и трусы. Джилли легла рядом со мной, все еще в чулках и поясе с подвязками. Я ощущал ее мягкие волосы на своем плече, упругую тяжесть ее грудей на моей груди и теплый гладкий нейлон, трущийся о мои бедра.
Мы поцеловались, сначала несмело, потом с возрастающей страстью. Ее пальцы погрузились в мои волосы, гладили плечи, касались бедер. Я ласкал ее пышные груди, пока под моими пальцами они еще больше не увеличились, затвердев, а соски стали упругими и выпрямились. Прикосновение скользкого блестящего чулка, под которым чувствовалась округлая упругость, вызвала у меня эрекцию, а Джилли потянулась рукой вниз, плотно обхватила мой член и начала массировать его, прижимая к своим волосам на лоне.
Никому из нас не требовалось длительной прелюдии, никто из нас не мог бы ее долго выдержать. Мы оба по разным причинам были долго лишены сексуальных партнеров, что отнюдь не пошло нам на пользу. Напряжение между нами нарастало лавинообразно, пока наконец мы не хотели ничего, кроме прямого, острого, бескомпромиссного сношения.
Я вошел в нее. Она была горячей, влажной и стонала при каждом толчке. Мне казалось, что моя голова лопается, но этот взрыв все длился и длился. Джилли обвила меня ногами, чтобы я мог входить еще глубже, впилась ногтями в мою спину и глубоко укусила меня за плечо.
- О Боже, глубже, милый, еще глубже! - молила она. Я обнял ее бедра и вошел в нее, насколько мог, так, что она начала стонать, кричать и мотать головой по подушке.
Я чувствовал первые судороги оргазма, нарастающие в ее упругом теле, предсказывающие близкое землетрясение. Она выговаривала какие-то слова, которых я не мог понять, тонким, задыхающимся голосом, как будто одновременно молила и проклинала. Ее глаза были плотно прикрыты, на лице проступало напряжение. Ее пышные груди порозовели, а соски были стоячими и твердыми.
Именно тогда, на самом краю оргазма, я открыл глаза, посмотрел на нее и застыл. На лицо Джилли, как светящаяся холодная маска, было наложено другое лицо: лицо Джейн, неподвижное, с ввалившимися глазами, мигающее угрожающим электрическим блеском. На одну ужасную секунду я перестал понимать, в ком нахожусь, в Джилли, в Джейн, или у меня вообще галлюцинация.
Джилли заморгала, и ее открытые глаза, полные удивления и страха, выглянули из темных ям в наэлектризованной маске лица Джейн.
- Джон, милый, что творится? Джон!
Я открыл рот, но не мог выдавить ни слова. Глаза Джилли придали видимость жизни посмертной маске Джейн. Это было самое ужасное зрелище в моей жизни. Лицо Джейн напоминало нарисованный портрет с живыми глазами. И она была так холодна. И так невозмутима. Так неподвижна. И так обвиняюща.
- Джон, мне холодно. Джон!..
Раздался ужасный гул и треск. Все окна в номере как будто взорвались. Сильный сквозняк раздернул занавески. Воздух загустел от блестящих, вращающихся, острых как бритва осколков стекла. Я сжался, всем телом прикрывая Джилли, но несмотря на это морозное дуновение настигло меня и просыпало дождь осколков на мою спину, бедра и ягодицы. Постель была порезана на куски, из продырявленных подушек пух вздымался как снег.
Я ждал с закрытыми глазами, пока не утих звон бьющегося стекла. Холодный мартовский ветер влетел через окна и трепал страницы журнала, который я оставил на телевизоре. Я посмотрел на Джилли. Она снова была собой, не Джейн или кем-то еще, хотя ее лицо было бледно от страха и сбоку на лбу появилась небольшая ранка.
