Жюль Верн - «Если», 1997 № 11
Мун напряг мозги, но воспоминания ускользали. Не здесь? Конечно… Но не здесь — это где? Все, что он помнил, все что он знал…
Зелень.
Погоди-ка! Он помнил день, когда все изменилось. По крайней мере, эти видения были яркими. Он вернулся домой с работы и уселся слушать радио. Ждать подробностей. Курить сигареты, не подозревая, что они в его жизни последние. «Биохимическая травма» — так это впервые прозвучало по радио. «Затемнение земной атмосферы». Потом, чуть позже, это назвали цветением. Как будто заплесневело само небо. Однако очень скоро все стали называть это явление так, как многие называли с самого начала: зеленью. Что же касается причин катастрофы, тут спецы расходились во мнениях. Как всегда.
— Нет. — Он сам себя почти не слышал. — Я жил здесь.
— Но не под фамилией Мун, — упорствовал собеседник. — После катастрофы Белый Уолнат регистрировал фамилии, адреса и профессии всех мужчин, женщин и детей в этом секторе, и не было никакого человека по фамилии Мун, и не было никакой малолетней дочери. А направления на фермы, Мун, выдаем мы. Мы ведаем всем на свете. Следим за жизнью каждого. Вот только за твоей не уследили. Потому что ты жил не здесь.
Мун ничего на это не ответил. Не смог.
— Ладно, попробуем с другой стороны, — сказал второй. — Что тебя сюда привело? Что изменилось?
— Что вы имеете в виду?
Второй собеседник вздохнул.
— Что-то тебя побудило совершить нынче утром небольшое паломничество на холм. Какой-нибудь знак, знамение? Голос в мозгу? Или еще что-нибудь?
— Не знаю.
Неразличимый человек снова вздохнул.
— В первую очередь я имею в виду сон. Ты сегодня ночью спал? Все было, как обычно?
Мун напряг память. Ему нечего было скрывать от этих людей. Однако он мог думать только о зелени.
— А вообще тебе снятся сны? О чем они обычно?
Вопросы сбивали с толку. Все глубже затаскивали в туман воспоминаний, и там он заблудился. Мун сидел, беззвучно шевеля губами, и не мог вымолвить ни слова.
Он услышал очередной вздох.
— Ладно, успокойся. Ты не спишь.
Мун увидел, как человек поднимается со стула и идет к нему.
— Сколько пальцев я поднял?
— Три. — Мун обрадовался вопросу, на который мог ответить.
— Глаза не болят?
— Нет.
— Хорошо. Закрой глаза. — Собеседник протянул руку и снял пластмассовые линзы с лица Муна. Лента больно рванула кожу вокруг глаз и брови. Мун протер глаза и дал рукам безвольно повиснуть.
Впереди, в нескольких футах друг от друга, сидели на стульях двое и смотрели на него. Почти одинаковые серые костюмы, почти одинаковые «усталость и скука на лицах. Внешность под стать манерам, а манеры полицейских. Кроме них и Муна, в комнате не было ни души. Зато повсюду — зеленый сумрак, проклятая неотвязная дымка. Напрасно Мун моргал, пытаясь от нее отделаться.
— Что, болят глаза?
— Нет. Но тут тоже зелень.
— Потому-то, Мун, этот воздух и называют полупрозрачным. Зелень невозможно убрать без остатка. Черт побери, если не откачивать ее постоянно машинами, тут через несколько часов будет темень.
Мун помахал ладонью перед лицом — хотел разогнать туман. Никакого толку.
— Но если так… то мир никогда не удастся починить.
Один пожал плечами, другой сказал:
— Возможно, ты прав.
Мун опустил руку.
— Почему вы увели мою дочь? Что я сделал не так?
— Мун, из-за тебя у нас возникли проблемы. Сегодня ночью произошло нечто очень странное. И никто не понимает, что это значит, и никто не догадывается, почему это произошло. И тут являешься ты с девчонкой. Все это настораживает. Наталкивает на мысли о связи с ночным происшествием. Если ты сейчас начнешь отвечать на вопросы, мы, возможно, придем к выводу, что все это — не более, чем совпадение. И всем станет легче. Ты будешь виноват лишь в том, что пришел сюда в неподходящее время.
За спиной у Муна постучали в дверь.
— Войдите, — произнес один из его собеседников.
Дверь отворилась, третий человек в сером костюме вкатил инвалидную коляску. В ней уютно полусидела-полулежала старая женщина. Во всяком случае, Мун принял ее за женщину. Из-под пледа виднелись джинсы и теннисные туфли. Подвернутые обшлага открывали тонюсенькие, словно хворостины, запястья. Большая голова, повернутая вбок, была откинута на высокую спинку кресла. Седые волосы очень коротко подстрижены, лицо — сплошь в морщинах. Когда она заговорила, Мун окончательно убедился, что перед ним женщина.
— Это вы Мун? — спросила она.
Он кивнул.
— Я только что разговаривала с вашей девочкой. Весьма своеобразный ребенок. Что ж, мистер Мун, я очень рада, что вы ее к нам привели. Очень необычный ребенок. Вы знаете, что в ней необычно?
— Что вы имеете в виду?
— У Линды есть весьма специфическая черта, я просто интересуюсь, известно ли вам о ней.
— Не знаю…
— Линда вся покрыта шерстью, мистер Мун. Вам не кажется, что это весьма необычно?
— Кажется, — тихо ответил Мун. Он и сам не понимал, отчего ни разу не обмолвился о ее шерсти… нет, о волосах. Он предпочитал называть это — даже в мыслях — волосами и не знал, поправила бы его Линда, если б услышала. Он решил, что не стала бы.
— Почему? — спросила женщина. — Почему она такая?
— Такой родилась, — ответил Мун.
— Понятно, — кивнула старуха. — Мистер Мун, если не трудно, скажите, что вам сегодня ночью снилось.
— Мы уже спрашивали, — уныло произнес один из мужчин. — Он не помнит.
— Позвольте, мистер Мун, я расскажу, что снилось мне. Впервые после катастрофы — не зелень. Я оказалась в пустыне, и со мной была маленькая девочка. Вся в шерсти. Мы подошли к мужчине, который восседал в огромном деревянном кресле, как на самодельном троне. Мужчина был огромный, жирный, на лице застыла ужасная гримаса вожделения. Он ел с ножа собачьи консервы. Я ни разу в жизни не встречала этого человека, мистер Мун. И никто из этих джентльменов, — указала она на людей в сером, — с ним не знаком, но и они видели его во сне. Как и все, с кем я сегодня общалась. Кроме вас. И вы привезли ее сюда. Это, на мой взгляд, весьма и весьма необычно.
Увидев на лице старухи неподдельное удовольствие, растерянный Мун подумал, что она хочет спасти его от недобрых, циничных людей в сером. Но его улыбка осталась без ответа. Он вмиг упал духом, как будто расположение этой женщины было важнее всего на свете.
— Известно ли вам мое имя? — спросила она.
— Нет.
— Странно. Неужели вам не знаком мой голос?
— Голос? Хм… нет.
Она опустила сморщенные кисти на рычаги, управляющие колесами, И подъехала к Муну. Он не успел заслониться — старуха протянула руку И шлепнула его по губам. Он отдернул голову и вскинул руки, но старуха уже отстранилась.
