Альфред Элтон Ван Вогт - Гамбит невидимки / Abdication
— А теперь, почтеннейшая публика, я открываю занавес и показываю вам…КОТА!
Вероятно, за этим последовала умело спланированная мизансцена: занавес был отдернут одним резким движением руки, потому что, как только отзвучало слово «кот». тут же послышалось "аах!" зрителей.
Оно было слышно так ясно, что ошибиться было невозможно: это был восхищенный вздох десяти или двенадцати человек, захваченных открывшимся перед ними зрелищем. Затем наступила тревожная тишина. Наконец зрители вышли из палатки и торопливо направились к главному выходу. Я заметил, что ни один из них не потребовал обратно деньги, заплаченные за билет.
Когда мы сами входили в палатку, возникла неловкая ситуация: Силки начал что-то бормотать о бесплатных билетах, которые охотно дал бы нам, если бы был владельцем цирка. Я тотчас же прекратил его косноязычный лепет, купив необходимые билеты, и вошел в палатку с очередной группой.
Животное сидело в кресле на возвышении. Длина зверя была около полутора метров. Он был довольно стройным и гибким. Голова у этого существа была кошачья. На его теле было всего несколько клочков шерсти. Чудо-кот казался непомерно выросшим зверьком из комиксов. Но на этом его сходство с чем-либо из нашего привычного мира и кончалось. На самом деле это был совсем не кот, а какое-то непонятное существо. Я понял это в первое же мгновение: в строении его тела было что-то странное. Но мне понадобилось немного времени, чтобы определить основные различия.
Прежде всего голова! Его лоб был высоким, а не низким и покатым, как у кошек. То, что можно было назвать лицом, было гладким и почти свободным от шерсти, его выражение говорило о неординарном характере, сильной воле и большом уме. Туловище прекрасно удерживалось в равновесии длинными и очень прямыми задними конечностями. Верхние конечности — или руки? — были гладкими и завершались короткими, но имевшими красивую форму пальцами с острыми когтями.
Однако при первом взгляде на это существо больше всего изумляли его глаза. Они были слегка удлиненными, имели обычные веки и примерно тот же размер, что человеческие глаза. Удивляли они тем, что были очень подвижными: меняли положение в два, даже в три раза быстрее, чем наши глаза. Эта огромная подвижность и идеальная координация движений говорили о таком прекрасном зрении, которое позволяет прочесть на очень большом расстоянии печатный текст с уменьшенной фотографии. Какие четкие и невероятно яркие картины, должно быть, принимал мозг, вооруженный таким зрением!
Я осознал все это за несколько секунд. А потом существо на сцене вдруг зашевелилось.
Оно поднялось со своего места неторопливым, уверенным и непринужденным движением, зевнуло и потянулось. Женщин-зрительниц это сначала испугало, но в зале снова стало спокойно, когда «экскурсовод» без малейшего волнения объяснил:
— Все в порядке, уважаемая публика: у кота есть привычка спускаться со сцены и проходить среди зрителей, чтобы посмотреть на них. Он не опасен.
Поэтому толпа не волновалась, когда кот подошел ко мне. Он остановился у моих ног и стал меня с любопытством рассматривать, потом осторожно вытянул вперед лапу-руку, расстегнул мою куртку, заглянул в её карман и вынул из него открытку с фотографией Силки, которую я принес с собой, желая спросить у Силки, что она значит.
Кот долго рассматривал открытку, а потом передал её Силки. Тот бросил на меня выразительный взгляд и спросил:
— Все нормально?
Я кивнул. Мне казалось, что сейчас передо мной разыгрывалась драма, движущих причин которой я не понимал. Потом я осознал, что внимательно наблюдаю за Силки.
Силки посмотрел на открытку и приготовился вернуть её мне, но вдруг изменил решение, быстро поднес открытку к глазам и недоверчиво воззрился на фотографию.
— Черт! Это же я на снимке! — сказал он прерывающимся голосом.
Его удивление, без всякого сомнения, было неподдельным. Оно было таким искренним, что встревожило меня.
— Разве не вы мне её прислали? И надпись на обороте сделана не вашей рукой? — спросил я.
Силки ответил не сразу: сначала он перевернул открытку и стал тупо разглядывать написанные на обороте строки. Наконец он покачал головой и пробормотал:
— Ничего не понимаю. Хм… Она отправлена из Марстауна. На прошлой неделе мы провели там три дня. — Силки отдал мне открытку. — До сих пор я её никогда не видел. Забавно…
Тон этих слов был убедительным. Я оставил открытку в руке и стал с любопытством смотреть на кота. Но кот уже потерял ко мне всякий интерес: пока мы с Силки спорили, кот отвернулся от нас, влез на сцену и повалился в кресло, потом снова зевнул и закрыл глаза.
Это было все. Мы покинули палатку. Я и Вирджиния попрощались с Силки. Этот случай казался мне бессмысленным, когда происходил, и ещё более бессмысленным — позже, на обратном пути из цирка.
Не знаю, сколько времени я проспал в ту ночь до того, как проснулся. Я повернулся на своей кровати с твердым намерением опять заснуть и сделать это быстро. Но вдруг заметил, что мой ночник включен. Я вскочил с постели. Возле кровати, примерно в метре от меня сидел кот из цирка.
В комнате была мертвая тишина. Чувствуя, что совершенно не могу говорить, я медленно сел. "Не опасен" — вспомнились мне слова «экскурсовода», но больше я не верил в это.
Кот приходил ко мне в гости уже три раза. В два предыдущих раза он оставлял записки. Я освежил в памяти их содержание — и начал терять мужество. "Кот хочет говорить с вами!" Возможно ли, что это существо умеет говорить?
Полная неподвижность животного понемногу вернула мне смелость. Я облизал губы и спросил:
— Ты хочешь говорить со мной?
Кот зашевелился. Он медленно поднял лапу-руку, как человек, который не хочет испугать окружающих слишком резкими движениями и указал на ночной столик, стоявший около кровати. Взглянув в направлении его жеста, я увидел под ночником какой-то прибор. Из этого прибора зазвучал голос, который ответил на мой вопрос:
— Я не могу издавать такие звуки, которыми пользуются люди, но, как вы сами можете убедиться, это устройство прекрасно выполняет роль посредника.
Должен признаться, что, услышав это, я вскочил на ноги и мой разум на время помутился.
Я медленно пришел в себя, лишь когда осознал, что в комнате снова стоит тишина и что ко мне не пытаются применить насилие. Почему то, что кот говорил с помощью механического аппарата, показалось мне чем-то вроде угрозы? Об этом я не знал ничего. Но я чувствовал эту угрозу.
Это было что-то вроде отступлениия сознания перед реальностью: Мой ум отказывался признать реальность очевидного факта, несмотря на его убедительность. Прежде, чем я оказался в силах мыслить логически, прибор на столике снова включился и голос зазвучал опять:
