Филип Дик - Доктор Бладмани, или Как мы стали жить после бомбы [litres]
Увидев выражение лица Стюарта, Харди наклонился к нему:
— Могу сказать тебе, что он еще продает.
— Английские вересковые курительные трубки?
— Да, и это. — Харди понизил голос. — Картинки с девушками. В красивых позах… ты понимаешь…
— Господи, — разволновался Стюарт. Для него это было слишком много. — Просто не верится…
— Чистая правда. Настоящие довоенные календари и открытки с девушками начиная с тысяча девятьсот пятидесятого года. Они, конечно, стоят целое состояние. Я слышал, как тысяча серебряных долларов перешла из рук в руки в качестве платы за календарь «Плейбоя» тысяча девятьсот шестьдесят второго года. Говорят, это случилось где-то далеко на востоке, в Неваде.
Теперь уже и Харди задумчиво глядел в пространство, забыв о ловушке.
— Там, где я работал, когда упала бомба, — сказал Стюарт, — в «Модерн ТВ», у нас в отделе обслуживания, внизу, было множество календарей с девушками. Конечно, они все сгорели. — По крайней мере, так он всегда предполагал. — Допустим, кто-то шарит в каких-нибудь руинах, — продолжил Стюарт, — и натыкается на склад, полный календарей с девушками. Можете себе представить? — Его фантазия разыгралась. — Сколько можно за них выручить? Миллионы? Тот счастливчик может обменять их на настоящее поместье, приобрести целый округ.
— Это точно, — кивнул Харди.
— Я хочу сказать, что он будет жить припеваючи до конца своих дней. Правда, на Востоке, в Японии, делают календари, но они плохие.
— Видел, — согласился Харди, — грубая работа. Умение делать такие календари пришло в упадок, предано забвению. Это искусство умерло. Может быть, навсегда.
— Вы разве не думаете, что так произошло из-за того, что больше нет девушек, которые бы классно выглядели? — спросил Стюарт. — Все они сейчас костлявые и беззубые. У большинства — шрамы от ожогов… Какой календарь можно сделать с беззубой девушкой?
Харди сказал лукаво:
— Думаю, девушки существуют. Не знаю где — может быть, в Швеции или в Норвегии, может быть, в таких забытых богом местах, как Соломоновы острова. Я убежден в этом, так рассказывают моряки. Но не в США, Европе, России или Китае — ни в одном из пораженных мест, тут я с тобой согласен.
— А если найти их? — предложил Стюарт. — И открыть дело?
После некоторого размышления Харди сказал:
— Нет пленки. Нет химикатов для ее обработки. Большинство хороших камер разбито или потеряно. Нет способа размножить календари в большом количестве. Если бы можно было их напечатать…
— Но если кто-нибудь найдет девушку без ожогов и с хорошими зубами, такую, как до войны…
— Скажу тебе, — ответил Харди, — что сейчас может быть самым лучшим бизнесом. Я много думал об этом. — Он сосредоточенно всматривался в лицо Стюарта. — Иголки для швейных машин. Ты можешь назначать свою собственную цену, ты можешь получить все, что угодно.
Стюарт вскочил и, жестикулируя, забегал по магазину.
— Послушайте. Я возлагаю большие надежды на наше время. Я не хочу больше связываться с торговлей — я сыт ею по горло. Я продавал алюминиевые кастрюли и сковородки, справочники и телевизоры, а сейчас — электронные ловушки. Это хорошие ловушки, и они нужны людям, но я чувствую — что-то еще должно быть для меня.
Харди неодобрительно нахмурился.
— Не обижайтесь, — продолжал Стюарт, — но я хочу подняться. Я должен — либо вы растете, либо выдыхаетесь, как откупоренное вино. Война отбросила меня, как и всех нас, на годы назад. Я очутился почти там, где и начинал, и в этом нет ничего хорошего.
Харди спросил, почесав переносицу:
— Что ты задумал?
— Может быть, я смогу найти картофель-мутант, который накормит весь мир.
— Одна картофелина?
— Я имею в виду сорт картофеля. Может быть, я смогу стать растениеводом, как Лютер Бербанк. Должны ведь существовать миллионы переродившихся растений, растущих повсюду в сельской местности, подобно тому как в городах живут животные-мутанты и люди-уроды.
Харди сказал:
— Что ж, может, ты и найдешь разумную фасоль.
— Я не шучу, — тихо сказал Стюарт.
Они молча смотрели друг на друга.
— Мы служим человечеству, — заговорил наконец Харди, — делая гомеостатические ловушки, которые уничтожают мутантов — кошек, собак, крыс и белок. Я думаю, что ты мыслишь по-детски. Может быть, твоего коня и съели, пока ты был на юге Сан-Франциско, но…
В комнату вошла Элла Харди и сказала:
— Обед готов, и я хотела бы подать его горячим. Это запеченная голова трески с рисом, и я три часа простояла за ней в очереди.
Мужчины встали, Харди спросил Стюарта:
— Поужинаешь с нами?
При мысли о запеченной рыбьей голове у Стюарта потекли слюнки. Он не смог сказать «нет» и, кивнув, последовал за мистером Харди в маленькую кухню, совмещенную со столовой, позади магазина. Целый месяц прошел с тех пор, как он пробовал рыбу. В заливе ее уже почти не осталось — большинство косяков уничтожено, и их уже не восстановить. Пойманная рыба часто оказывалась радиоактивной. Но людям было все равно, они научились кое-как есть ее. Люди сейчас могли есть почти все, от этого зависела их жизнь.
Маленькая дочка Келлеров дрожала, сидя на столе, где доктор Стокстилл осматривал ее. Ее бледное, щуплое тельце напомнило доктору сценку, которую он видел по телевизору давным-давно, еще до войны. Испанский чревовещатель «озвучивал» курицу… та снесла яйцо.
— Сын мой, — говорила она, глядя на яйцо.
— Ты уверена? — спрашивал чревовещатель. — Не дочь?
И курица важно отвечала:
— Я знаю свое дело.
Этот ребенок был дочерью Бонни Келлер, но, думал доктор Стокстилл, не Джорджа Келлера. Я уверен в этом… я знаю свое дело. С кем связалась Бонни семь лет назад? Судя по всему, ребенка должны были зачать в первые дни войны. Но не раньше, чем упала первая бомба, — это ясно. Возможно, в тот же самый день, размышлял он. Так похоже на Бонни — падают бомбы, миру приходит конец, а она мчится, чтобы успеть на мгновение слиться в бешеном любовном содрогании с кем угодно, может быть, с человеком, которого она даже не знает, с первым встречным… и вот сейчас…
Ребенок улыбнулся, и доктор улыбнулся ему в ответ. На первый взгляд Эди Келлер казалась обычной девочкой, она вроде бы не имела никаких отклонений от нормы. Как бы он хотел, черт возьми, иметь рентгеновский аппарат. Потому что…
Он сказал громко:
— Расскажи мне еще о своем брате.
— Ну, — сказала Эди тихим, мягким голоском, — я говорю с моим братом все время, иногда он отвечает, но чаще спит. Он спит почти все время.
— А сейчас он спит?
