Станислав Михайлов - Жемчужина
Вернувшись из наваждения, я обнаружил, что Армир смотрит на меня с очень странным выражением на лице. Смесь испуга и удивления? Я так не привык к ее редким проявлениям эмоций, что не всегда способен их правильно понимать. Тем более, что выражение это оказалось мимолетным, почти тотчас его скрыла обычная маска спокойствия.
— Ты видел меня сейчас, Ксената? — спросила она практически без интонации в голосе, лишь сделав некоторый упор на моем имени.
— Я видел другое место, — так же спокойно ответил я. — Там шел дождь, погибли люди, большая машина двигалась по дороге, прорубленной когда-то в скалах, а теперь залитой дождем…
Она кивнула словно бы удовлетворенно. Но я не понял, была ли она удовлетворена моими словами или моей реакцией на собственное имя.
— Миражи можно увидеть везде. Но пустыня помогает нам, искажая воздух. Помогает нашему зрению настроиться. Мы не можем управлять этим. Но мы можем пытаться выбирать. Выбирать, откуда смотреть, что смотреть. Даже у самых опытных жриц Весенницы это получается редко, хотя они не пачкались с мужчиной и никогда не оскверняли себя волосами, — в глазах Армир сверкнул то ли смех, то ли отблеск заходящего солнца.
— Но… Я же мужчина…
— Я же говорю, сказки. Глупые сказки лысых дур, — Армир дернула плечом. — Мужчина тоже человек. Тебе нравится Нарт? Твое сердце бьется быстрее при мысли о ней? Ты волнуешься, глядя на ее походку? Можешь не отвечать, уже ответил.
Я не успел совладать с собой, переход оказался слишком резким и неожиданным.
— Но…
Армир коснулась моего плеча. В ее лице не было гнева. Пожалуй, даже скользнуло что-то сродни состраданию.
— Забудь о ней. У нее другое предназначение.
— Но почему?! — вырвалось у меня внезапно даже для самого себя.
— Она родилась жрицей Владычицы времени…
— Ну и что?!
— Не перебивай меня, мальчик.
Отведя взгляд от меня, она посмотрела на край светила, красной дугой опускающийся за горизонт. Словно была растеряна. Потом снова нашла мои глаза.
— Ее ждет… другое. И миновать это нельзя.
Она замолчала и сняла руку с моего плеча.
— Но… Может, я смогу помочь?
Армир внимательно посмотрела на меня, словно заново изучая лицо:
— Кто бы помог тебе, Рожденный Пустыней. Забудь о моей дочери.
Ветер сумерек налетел на нас с запада и взъерошил волосы бывшей жрице Весенницы. Она машинально пригладила их и посмотрела на быстро темнеющее небо.
— В треть тьмы мы покинем это место. Соберись.
Новость оказалась неожиданной, но, наверное, так и задумывала моя наставница. Показывая, что разговор окончен, она прошла мимо и направилась к скалам. Я хотел было поспешить следом, спросить, куда мы отправимся теперь, но задержался, будто остановленный неосязаемой рукой. Над багровой полосой горизонта дрожал воздух. «Миражи есть всегда», так учила Армир. И я попытался войти в трепетание незримого и увидеть то, что она считает предназначением Нарт.
А увидел другое. Вокруг вилась и клубилась пыль. Туча пыли, такие бури бывают в наших пустынях, но в этой что-то казалось неправильным… Я не сразу понял, что она совершенно невесома, словно ветер, несущий ее, не в силах оторвать от земли даже самые мелкие песчинки. Мой скафандр облеплен пылью. Так вот, что такое «скафандр»… Но мысль убегает, и вслед за ней убегает и бурая поземка их-под моих ног. Я поднимаюсь на высоту гор и выше… Я вижу, как скругляется линия горизонта, очерчивая границы Жемчужины. Но что я вижу? Не прекрасный перламутровый шар, радующий силой жизни, лежит подо мной, а разоренная пустыня, скалящаяся льдом на северном и южном краях, застывшая в агонии пересохших рек и морей, избитая оспинами огромных ям, похожих на вулканы, но абсолютно мертвых, холодных, как все вокруг. И как посмертная судорожная улыбка, как шрам от глубокой рубленой раны, распавшейся и с трудом сросшейся за многие тридевятилетия, лик моей Жемчужины пересекало гигантское ущелье. Оно проходило через знакомые земли, полностью поглотив под собой часть Хампураны, большинство Башен и плодородные равнины Лора.
Только неизменный Вестник продолжал наматывать круги над мрачной могилой, забытым всеми, кроме пыльной бури, темным трупным пятном расползавшейся по щеке мертвой Жемчужины.
Какое название теперь пришло бы в голову людям, впервые увидевшим тебя? Коричневая пустыня? Ржавь? Смерть?
«Марс, — прозвучал в голове голос Пола. — Эта планета зовется Марс, по имени древнего бога войны. На нашем небе она выглядит красноватой точкой. Красная планета — второе, неофициальное название. Ксената, нам нужно продолжить то, на чем прервались…»
Но я уже не слышал его.
Я стоял на коленях, упертых в песок, под едва светящимся небом поздних сумерек, и из глаз моих лились слезы. Я оплакивал родной мир. Травы и деревья, зверей и птиц, рыб и насекомых, всех людей, жрецов и дикарей, бандитов и торговцев, Нарт и себя.
Мир не вечен. Жемчужина не вечна. Даже солнце и звезды не вечны. Этой истины не отрицают и святоши, хотя выкручиваются, пряча ее за двудевятками лицемерных слов. Я знал всегда, но до сих пор не мог поверить, что когда-нибудь, пусть даже в самом отдаленном будущем, это может произойти. Пока не увидел своими глазами.
Совершенно потерянный, я вернулся к скалам, в наше временное убежище, которому тоже предстоит быть брошенным и забытым, занесенным песком. Нарт ждала меня у входа.
— Ты опечален, — вместо приветствия произнесла она. Последние дни, занятый своей наставницей, я почти не видел ее дочь. Она мелькала то здесь, то там, но везде как-то краешком, задерживаясь только на еду и сон, а часто получалось так, что я и ел, и спал не одновременно или в разных местах с нею. Словно бы кто-то специально мешал нам встречаться. Но, я знаю, так бывает, когда людям надо сделать многое в короткий срок.
— Да, — только и смог ответить я, все еще находясь под впечатлением увиденной смерти Жемчужины.
— Но я же предупреждала тебя…
В глазах Нарт — легкая укоризна и, пожалуй, боль. О чем она? Ах, да… Она неверно поняла, решила, что я тоскую от неизбежности расставания. Возможно, мать поведала ей о нашем разговоре.
— Я видел наш мир опустошенным, — ответил я. — На Жемчужине не осталось жизни, она перестала быть жемчужиной, она стала ржавой землей пыли, замерзшей коричневой пустыней, ее моря и реки пересохли, над ней не осталось воздуха, которым мог бы дышать человек.
Нарт схватила меня за запястье и воскликнула:
— Ты видел, когда это будет? Почему это будет?
Я отрицательно повел плечом:
— Возможно, через многие тридевятки тридевятилетий. Все стареет, не только мы…
