Алексей Барон - Те, кто старше нас
Промашка вышла и в другом. Неэкономическое принуждение, сколько его ни называй свободой, свободой не является. А свободу обещали всем трудящимся, для того и революцию затеяли. Пусть даже в виде осознанной необходимости, но не в виде же прямого насилия. И вот через семьдесят лет принуждать стало трудно. Не то чтобы стыдно, нет, до такого не опустились, просто много народу перестало верить, что принуждение — это свобода. Если б при этом жилось получше, чем американцам, еще куда ни шло, а так — нет. Анекдотов напридумывали. Всеобщее образование подвело, винительный падеж. Даже в смеси со всеобщим же оболваниванием.
Такая досада! Без образования не получаются хорошие танки, баллистические ракеты, мегатонные боеголовки и прочие средства освобождения трудящихся. Да и оболванить может только мало-мальски образованная особь. Но образование, в отличие от партии, не может жить без логики. После же знакомства с этой дамой возникает некий фатальный зуд, соблазн употреблять ее, логику, без разрешения. Применять ко всему, что попадется. Сначала следуют шалости на лагерную тему, а уж дальше… Всем догмам достается на орехи.
Логику можно отлучить от церкви, исключить из партии, загнать в учреждения сколь угодно строгого режима, но нельзя выдавить из жизни. Этим она заметно отличается от человека и сходна с инфекцией. Нет у нее собственного тела. Ни расстрелять по-человечески, ни схоронить по-христиански. Вот в чем настоящая-то беда. Сущий кошмар для любого культа.
Впереди послышалось характерное чавканье. Андрей остановился. Шли двое, а на ночь глядя двоих многовато, опыт имелся. Моральный кодекс религию потеснил и, хотя прижиться не смог, успел породить от жизни опыт. И этот опыт настойчиво советовал перейти на другую сторону улицы. Убраться подобру-поздорову. Слиться с черным забором. Дабы не вводить ближнего во искушение, что есть грех. В темноте вообще ни к чему встречаться с братками по разуму.
Андрей проделал все тихо и быстро, как надо. И вновь прислушался. Шли двое. Во всяком случае, двумя парами ног, это точно. Но во что обуты? Звуки доносились непривычные, чересчур отчетливые, без бульканья, хотя и с чавканьем. Сапоги так не звучат.
И походка странная. Медленная, ленивая, задумчивая. Словно на барском моционе. В деревне ради свежего воздуха по ночам гуляют. Трезвые здесь так не ходят вообще. А пьяные не умеют ходить молча. Пока на ногах держатся, окрестности оглашают. Если не держатся, тогда не ходят, все просто.
Впрочем, долго теряться в догадках не пришлось. Рыча мотором и разбрызгивая лужи, из переулка вывернул грузовик. Фары разогнали тьму, осветив обыкновенную коровенку.
— Да чтоб у тебя молоко пропало!
Андрей вернулся на нужную сторону улицы и вскоре подошел к общежитию девушек. Их поселили в пустовавшей избушке, наскоро вставив выбитые стекла и починив печь.
Типично городские создания восприняли избушку с восторгом, который Андрей ни в коей мере не разделял. Уж больно на отшибе стоял дом. Это само по себе провоцировало деревню на смычку. Вдобавок первокурсницы подозревают, что любовь приятна, и торопятся проверить на деле. Им всегда кажется, что более подходящей местности, чем сельская, для этого не сыскать. Выткался по озими алый цвет зари… и так далее. Вырвавшись из-под родительского глаза, советы старших товарищей не воспринимают, хоть ты посиней. Соображать начинают только после знакомства с манерами местных кавалеров, куртуазных до невозможности.
Словом, осложнения в такой ситуации неизбежны. Особенно если светятся окна без занавесок, прекрасно виден стол с тяжелой бутылкой, а также комплект юных дев в придачу. Даже уличную дверь не заперли, мотыльки беспечные. Хоть что-то же им мамы должны были шепнуть на ушко! Ан нет, песню поют разудалую…
Как получим диплом —
Гоп-гоп-дуба, —
Махнем в деревню.
Будем пить самогон,
Гоп-гоп-дуба,
Пахать будем землю!
Андрей постучал. Гомон за стеной смолк. Через секунду напряженной тишины на пороге выросла Эрика Шварц. Самая белокурая из бестий, вопреки фамилии.
— Андрей Васильевич?! Вы?
Уперев руки в боки и выпятив заметный бюст, она пыталась скрыть улики фигурой. А лицом выражала радостное удивление.
— Так приятно, что вы нас навестили!
Андрей поморщился.
— Бесполезно. Не пыжьтесь. Вашу бутылку от сельсовета видно.
— Ну… всего лишь шампанское, Андрей Васильевич. Что такого?
— Они и на шампанское хорошо слетаются.
— Кто?
— Мухи.
— Ух какие! — Некоторые из девочек засмеялись.
— Мух бояться — в деревню не ездить, — бойко выпалила Эрика.
— Да все нормально будет, Андрей Василич, — поддержало общество. — У нас кодекс сильный.
— Какой еще кодекс?
— Моральный.
— Моральный! Здесь и уголовный не слишком чтут.
— Что ж, научим, — с большой уверенностью заявили принцессы.
— Где меня искать, вы знаете, — сухо сказал Андрей. — Если кодекс не поможет.
Она прибежала часа через полтора. Андрей знал, что это случится, поэтому спать не ложился.
Губы Эрики дрожали, в глазах блестели слезы.
— Т-такие грубые! Анд-дрей Васильевич, они ругаются матом, представляете?
— Вот так сюрприз, — удивился Андрей. — Кто бы мог подумать.
— Простите нас! Помогите.
— Иду.
— Да зачем? — спросил шофер Мишка, сын квартирной хозяйки. — Подумаешь, трахнут кого-нибудь. Тебе-то что?
Андрей знал, что моральные доводы на шоферов не действуют. Шоферы их стыдятся. А вот служебные обязанности признают.
— Должность такая.
— А. Ну-ну. Плохая у тебя должность.
Андрей взглянул на него. Мишке не повезло, не мог выступать против квартиранта. К общежитию не пойдет, будет соблюдать нейтралитет. Что ж, и то хлеб. Мужик здоровый, холостой да пьющий.
Андрей нацепил галстук. Куртку застегнул не до конца. Так, чтобы были заметны полоска воротничка и узел галстука. То и другое в деревенском сознании ассоциируется с начальством. Довольно эффективное психологическое оружие. Второе по значению после погон и орденских планок.
— Андрей Васильевич! — взмолилась Эрика. — Скорее, пожалуйста!
— Тихо, девочка.
Он натянул голубые сапоги. Потом побрызгался одеколоном «Шипр».
— Андрей Васильевич, мы ведь не на танцы собираемся!
— Разве? А мне показалось… Эрика промолчала.
— Ладно, двинули, — смилостивился Андрей. Обогнув будку злобного Басурмана, они вышли в огород.
— А где тут милиция? — спросила Эрика.
— Милиция не тут, она в Ужуре.
— Так это ж… сорок километров.
— Сорок пять.
— Какой ужас!
— Ну-у, что вы. В первый раз ужаса не бывает. Ужас случается не раньше второго.
