Герберт Уэллс - Пища богов (пер. Тан)
Со времен Скиннера эти крысы уже шесть раз появлялись из городских стоков юго-восточной части Лондона и сделались там столь же обычными гостями, как тигр в окрестностях Калькутты.
Брат обновленного гражданина купил в Сандлинге пачку газет, которую они просматривали по дороге. Новичку в жизни XX столетия пришлось убедиться, что газет теперь стало больше, чем прежде, но по размерам они сделались меньше, да и напечатаны совсем не тем шрифтом. А больше всего его удивило бесконечное количество рисунков, изображавших странные и никогда им не виданные вещи, притом и заглавия большинства статей звучали совсем для него не знакомо, точно были написаны на иностранном языке: «Новые законы по поводу „Пищи для рекламы“, „„Жирная Пища“ как общественное зло“, „Новая речь Катергама“.
— А кто такой этот Катергам? — спросил обновленный гражданин.
— Бравый малый, — отвечал брат.
— Политик, должно быть, какой-нибудь? А?
— Хочет перевернуть министерство. Задал он им всем жару!..
— Так, так, — сказал новичок, — должно быть, те, которых я знал — Чемберлен, Розберри и прочие — все уже… Господи боже мой. Что это такое?! — воскликнул он вдруг, глядя в окно и схватив брата за рукав.
— Это молодые Коссары.
— Господи! — воскликнул опять новоявленный гражданин, выронив из рук газеты и глядя в каком-то беспомощном изумлении на сцену, открывшуюся перед глазами.
Сквозь деревья виднелась гигантская человеческая фигура, по крайней мере, сорока футов ростом, стоявшая в свободной и красивой позе, широко расставив ноги и закинув назад правую руку, в которой держала большой мяч, очевидно, готовая его бросить. Фигура была одета в костюм, сделанный из плотной и тонкой металлической ткани, вроде кольчуги, и подпоясана широкой стальной портупеей или поясом, похожим на странного вида панцирь. На поясе висел большой мешок. Облитая солнечным светом, фигура блестела, как серебряная статуя гладиатора. Но рассмотреть ее подробнее никому не удалось, так как поезд шел быстро. Через несколько секунд из окна вагона можно было уже видеть в отдалении другую такую же фигуру, приготовившуюся ловить мяч. Огромное пространство за деревьями, к северу от Севенокса, очевидно, отведено было для жизни гигантов.
На одном из холмов, окаймляющих это пространство, виднелась высокая массивная стена, за которой стоял чудовищной величины дом в тяжелом египетском стиле, построенный Коссаром для своих детей, когда гигантская детская сослужила свою службу.
За домом находился такой же громадный и мрачный каменный сарай, из которого доносились сквозь окна необычной величины титанические удары молотом по раскаленному железу.
Не успели братья полюбоваться этой удивительной картиной, как внимание их было отвлечено полетом мяча, величиною с бочку, причем мяч этот попал прямо в руки второго гиганта.
— Поймал! — воскликнул новоявленный гражданин, едва переводя дух от удивления.
Зрители могли любоваться этой сценой всего в течение нескольких секунд, так как поезд нырнул в Чизельгертский туннель.
— Что же это такое! — воскликнул новичок, когда тьма охватила пассажиров вагона. — Да что же это такое? Ведь они выше любого дома!..
— Ну вот, они и есть молодые Коссары, — сказал его брат, — из-за них-то весь сыр-бор и разгорелся.
Выехав из туннеля, пассажиры увидели еще больше башен, еще больше красных бараков, а затем пошли уже загородные виллы, на решетках которых, на заборах, на столбах, вообще на всех видных местах запестрели всеми красками радуги знакомые уже новому гражданину афиши и различные объявления. Только на этих афишах чаще всего теперь попадались воззвания, касавшиеся гигантизма, и карикатуры на его проявления. Слова „Катергам“, „Жирная Пища“, „Пища для рекламы“, „Джек — убийца гигантов“ так и мозолили глаза проезжающим.
2
Младший из братьев, тот, который находился на свободе, придумал было великолепную вещь: отпраздновать освобождение своего брата обедом в хорошем ресторане, с музыкой и со всеми приманками большого света, а затем сводить его в театр, с тем чтобы вытравить из его памяти всякое воспоминание о тюрьме. Но именно с последней целью план этот был изменен. Пообедать пообедали, но вместо театра признано было более подходящим удовлетворить любопытство новоявленного гражданина относительно «Пищи богов» и переворота, произведенного ею в общественной жизни.
— Она у меня из ума нейдет, — говорил он, — не дает мне ни о чем думать.
— Ну, что ж, как хочешь, — отвечал брат, — это твой день, старина, можешь им распоряжаться. Пойдем, пожалуй, на массовый митинг в Народном Дворце.
В силу такого решения новоявленный гражданин очутился в давно не виданной им толпе, перед маленькой, ярко освещенной платформой, под которой на хорах стоял орган.
Орган этот заиграл что-то, и ропот толпы сделался мерным и торжественным, потом замолк.
Только братья успели поссориться с соседом, невежливо толкнувшим одного из них в грудь, как на платформе появился Катергам. Маленькая, черненькая фигурка его, с красным комочком вместо лица и с орлиным носом (в профиль), вдруг появилась из тени в самой середине платформы. Какие крики! Какие приветствия!! «Ура-а-а! Ура-а-а!» — начал кто-то подле самой платформы, а затем это «ура» разлилось по всему залу и долго не прекращалось, потрясая стены здания.
Но никто не кричал так громко, как новоявленный гражданин. Даже слезы выступили на его глазах от крика, хотя он и не знал, чему радуется. Еще бы! Посидите-ка лет двадцать в тюрьме, тогда и сами поймете или начнете понимать, что значит возможность упражнять свои легкие с целой толпой и без всяких препятствий!
Он перестал кричать, лишь когда почувствовал, что его никто уже не поддерживает.
Затем последовала пауза: Катергам должен был подождать, пока какие-то маленькие человечки — члены бюро — проделают какие-то ненужные формальности. А толпа тем временем шумела как улей: «ва-ва-ва-ва-ва», и на фоне этого шума изредка слышались возгласы:
— Чего они там возятся?
— Что такое бормочет этот седой?
— Да они так никогда не кончат!
— Скоро ли мы услышим Катергама? И прочее, и прочее.
Наконец, Катергам стал у отдельного столика, и все могли свободно изучать маленькую фигуру великого человека. Собственно говоря, фигурка эта давно всем глаза намозолила, так как ею можно было любоваться и в иллюстрированных изданиях, и в бесчисленном множестве карикатур, и на медалях, выбитых в честь борьбы с гигантизмом, на антигигантических флагах и даже на коробках конфет и на подкладке «катергамовских» шляп. Его изображали и в виде матроса, стоящего с фитилем в руках на берегу моря (житейского, вероятно), около пушки, тогда как по морю плыл чудовище «Гигантизм», а на фитиле красовалась надпись: «Антигигантические законы», и в виде с головы до ног вооруженного рыцаря с Георгием Победоносцем на щите, поражающим дракона, — тогда как титанический Калибан, сидящий у входа в мрачную пещеру, старается уклониться от удара его копья, на котором написано: «Новые постановления относительно „Пищи для рекламы“», и в виде летящего Персея, который выхватывает скованную красавицу Андромеду (с четкой надписью на поясе: «Цивилизация») из когтей чудовища, на различных частях тела которого написано: «Атеизм», «Эгоизм», «Механичность», «Уродство». Но чаще всего народное воображение представляло Катергама в виде «Джека — убийцы гигантов», причем его рисовали в настоящем виде (немножко, может быть, повыше ростом и пошире в плечах). В этом виде он и предстал очарованному взору новоявленного гражданина.
