Алексей Корепанов - Время Черной Луны
- Тоже наша, а я думал - вампир, - разочарованно пробормотал Виталя. - Лонге...
- Одну минутку, - сказал я и сосредоточился.
"Сю, ты меня слышишь? Ты меня слышишь, Сю?"
"Давать советы - значит, влиять на естественный ход событий, ответил бедж, упреждая мой вопрос. - Результаты могут разойтись с предопределенными, а это ведет к деформации структуры. Или к полному ее уничтожению".
"А чем это грозит?"
"Либо возврат к исходной точке, либо трансформация субъекта, либо трансформация исходной структуры. Наиболее вероятно. Другие варианты тоже подразумеваются".
Мне хватало и этих трех. Если я правильно понял Сю, следование его советам могло привести даже к тому, что я окажусь не здесь, а где-нибудь в пустыне Гоби или внутри Сверхновой 1987А в Большом Магеллановом облаке, и не сейчас, а в прошлом, и не я это буду, а какой-нибудь саксаул или мыслящий звездный червяк, страдающий неврозом. Бедж, конечно, мог чего-то недоговаривать - уж слишком разными, а порой и противоречивыми были все его суждения (или такой вот противоречивой и должна быть всеобщая Истина?), но рисковать не стоило; с этой точки зрения я себя вполне устраивал таким, какой я есть.
"Я все понял, Сю. Пожелай мне удачи".
"Удача - понятие субъективное. Все случится так, как случится".
- Хорошо, Сю. Тогда желаю удачи тебе. - Эти слова я произнес вслух и повернулся к глядящей на меня с любопытством Илонгли. Бесполезно. Он не может ничего посоветовать.
- Зато я могу посоветовать, - сказала девушка. - И уже посоветовала. Так что хватит здесь бездельничать - будем пробираться к лабиринту, за Огненный Пояс.
- О! - оживился парнишка. - Что за лабиринт? Как в "Нашествии чудовищ"? Я три раза смотрел - клевый видик! А что такое "Огненный Пояс"?
- Смотри по сторонам, Виталя, и поменьше болтай, - оборвала его Илонгли, тоже, видимо, решившая, что нехорошо будет бросать подростка на произвол судьбы. - Прислушивайся.
- Ха! - сказал Виталя. - Кино.
- Чувствую, нам туда. - Девушка уверенно показала в ту сторону, откуда мы с ней недавно пришли. - Идти друг за другом, интервал десять шагов.
- Нормально! - Виталя восхищенно мотнул головой. - Как галактическая проводница.
Илонгли строго посмотрела на него и двинулась вперед. Я пошел следом, а подросток, отсчитавший десять моих шагов (все-таки научился чему-то в школе), замкнул наш маленький отряд.
12.
Я шел в кильватерной колонне, продираясь сквозь густой подлесок, и думал о том, до чего все-таки доводят городское существование и, главное, прожитые годы, подобные кольцам в детской пирамидке: одно на другое, все меньше и тоньше, и все меньше свободного места остается на палочке-стержне. Еще пять, шесть, пусть даже двадцать колец - и ребенок достроит свою пирамидку, и забросит ее под стол, к поломанным автомобильчикам и безруким куколкам-голышам, и уйдет во двор играть в другие игры. Интересно, кто этот ребенок, есть ли он вообще, и какие другие игры он задумал, и долго ли будет играть, и сколько их еще у него осталось?..
До чего все-таки доводит городское существование и прожитые годы! Ведь помнились походы в пионерском лагере (были когда-то такие очень неплохие лагеря) - рюкзак с буханками черного вкуснейшего хлеба и банками с еще более вкусным сгущенным молоком и тушенкой за плечами, лесные овраги и речные долины, и пыльные дороги, усеянные сосновыми шишками, и через речку вброд, и по пригоркам вскачь, и по тропинке вприпрыжку, да еще успеваешь сбить ногой огромный пятнистый мухомор, сорвать сыроежку и запустить ею в ствол сосны, с глупым восторгом наблюдая, как от удара разлетается в клочья бледно-розовая шляпка; а еще успеваешь подобрать ветку и метнуть ее, как копье, в гущу малинника, и обстрелять шишками друзей-пацанов, и сунуть ящерицу за шиворот задаваке Маринке Трусовой, и улыбнуться обожающей тебя, непробиваемого вратаря сборной лагеря по футболу, Люсе Орловой, которая будет потом писать тебе письма, и... И все делается словно само собой, безо всяких усилий, как полеты во сне, и не сбивается с ритма сердце, и годы не виснут на плечах десятком рюкзаков, набитых камнями и чугунными чушками, а тянут вверх, в солнечный воздух, пропитанный хвоей и земляникой.
А через несколько лет - марш-броски в соседнюю деревню за лесом, где тоже работают на картошке однокурсницы; черными вечерами, под ливнем, по осенней грязи, в телогрейках и сапогах, обходя увязшие в лужах по самые кабины колесные трактора "Беларусь", так и брошенные уже горланящими пьяные песни трактористами... А ночные танцы до утра в стройотряде, в глухом селе на берегу Сухоны, в вологодских лесах; а авралы, когда сутками таскаешь носилки с бетоном, и гордишься тем, что вот и ты, парень, тоже - молодой строитель коммунизма и ударник пятилетки, и ты, черт побери, сооружаешь не какой-нибудь коровник на двадцать персон, а целый газопровод, газопроводище "Сияние Севера" - вот так, студенческий строительный на марше (что такое экскаватор? - два студента с лопатами), а затем, после этих пропахших кислым потом суток, не ползешь к своим двухъярусным нарам, а надеваешь парадную форму и бежишь на танцы. Да что там говорить...
Я уже взмок и пределом моих мечтаний было снять сапоги, окунуть голову в лесной ручей, а потом полежать где-нибудь в тенечке, имея под рукой трехлитровую банку с холодным пивом, а Илонгли и не думала снижать темп, а тем более останавливаться; она неуклонно и неустанно разрезала пышную растительность своим сильным телом пантеры. Парнишка, пыхтя, тащился сзади, но помалкивал и не отставал - впрочем, пока еще годы тянули его вверх, а не висли на плечах. Утро давно миновало, и на смену ему пришел день, очень жаркий и душный, по-моему, день, хотя клочки неба в вышине были почему-то желто-черными, и солнце не проникало сюда, под ветви деревьев.
"Такой поход только на пользу, - подбадривал я себя, вытирая вспотевшую шею. - Главное - втянуться. Пробежки по утрам, велосипед по выходным, сигареты по счету и по графику с постепенным сведением к нулю, пиво только по праздникам, только импортное и не больше стаканчика. Рюмка водки - на Новый год. Одна. Маленькая. Спать по восемь часов, утром - холодный душ, еда - без острого, кислого, соленого, копченого, сладкого и жирного. Предпочтение помидорам и кукурузе - внеземным продуктам. Дышать тоже только по праздникам или вообще не дышать - вредно, загазованность ужасная. Режим, режим и еще раз режим. И главное не волноваться, почти все болячки, как известно, от нервов... И не думать. Думать - самое вредное..."
"А жить-то как же? - спросил я себя и сбился с шага. - Это ведь уже буду не я, это будет автомат какой-то, который, к тому же, рано или поздно все равно износится и развалится. А как лучше умереть: здоровым и старым или больным и не старым?.. Стоп! остановил я себя. - Не так ставишь вопрос. Не как лучше умереть, а как лучше жить. А как, действительно, лучше жить? И что значит - лучше жить? По-моему, дорогой, ты зашел в тупик..."
