Юрий Иваниченко - Выборный
- Да не об этом я... - начал Виктор, но Федунов перебил:
- Все одна цепочка. Кто должен услеживать? Вы что, дети малые, неразумные? Дебилы со справкой о недееспособности? Вы-то сами почему терпите? Сколько можно "уповать"? Нет, вам даже в голову не приходит ничего большего, чем допроситься о подмоге... и по какому поводу? Чтобы соблюдались наши собственные правила... А уж о том, чтобы задуматься: а надо ли вообще сейчас ликвидировать кладбища, так, наверное, и.не успели... Во всяком случае, по вашему горячему монологу я этого не понял.
- Что теперь об этом говорить? Дело сделано...- и спросил, выруливая на проспект: - Вам куда?
- На Жуковского. Дом специалистов знаете?
- Да,- подтвердил Виктор.
- А я принципиально не буду вмешиваться, - вдруг сказал Федунов.Пусть это будет на вашей совести. И оставшаяся часть кладбища, и то, что построят... Танцплощадку, да? Очень красиво...
- Не будет там танцплощадки, - упрямо пообещал Виктор.
Светофор перемигнул, и машина свернула на перекрестке. И почти в это же время ослепительно вспыхнули ртутные лампы на уличных фонарях.
- Могила праведника - достояние народа,- отозвался Федунов, когда "Москвичек" остановился возле дома.- Не я сказал - Пушкин. А нет могил нет и достояния. Так?
- Я вас не понимаю... Вас, а не Пушкина.
- Жаль,- сказал Федунов.- Не так трудно понять. Если вы допускаете, что раз по инструкции, по решению какой-то конторы все правильно, если вы над самим решением не задумались...
- Задумался.
- Один? А остальные? Остальные допустили, что так и надо, препятствуют только совсем непотребным действиям. Опять допустили, что сверху виднее, что сверху поправят, если что не так. А головы-то у вас точно такие же, может быть, и лучше, чем у других. Что есть соображения выше, чем вы себе представить можете? И что это за соображения, если всем против самих себя надо идти, против своего же достояния? Пятеро сегодня вышло - а где остальные? У доброй четверти города здесь предки лежали - и где все? Почему промолчали? Почему не встали рядом, не исправили, если ошибка вышла? Их-то совесть где? Закончится снос, построят здесь танцплощадки, спортплощадки, и все. Опять все покатится как прежде,- а катиться уже некуда, правильно ты у Хорькова орал...
Федунов приоткрыл дверцу, но не вышел, будто ждал чего-то. И Кочергин сказал:
- Но с чего-то начинать все равно надо.
- Надо, - сказал Федунов.- Но не с жалобы и не с партизанских действий. У тебя совесть заговорила - пусть и у остальных заговорит.
Сказал - и вышел из машины.
Глава 25
Улицы пустели.
Бессонная ночь, день, перегруженный потрясениями, событиями и разговорами, налили все тело болью и тяжестью. Глаза жгло.
- Я проиграл,- пожаловался Виктор комиссару Белову, едва различимому на заднем сиденье. Пожаловался своей совести, главной ее части. Тому, что приближалось много лет и вот, в эти короткие стремительные дни и ночи, обрело такой облик.
- Ну ты даешь!- возмутился Василий Андреевич.- Ничего ты не проиграл.
- А что выиграл?
- Дело выиграл,- со смаком выговорил Белов.
- Какое дело....- Виктор еще сбавил ход,- все равно не будет старого кладбища...
- Ничего. И на новое придут люди... Когда мы им понадобимся по-настоящему. А пока - пока...
- Что?
- Да прав этот обкомовский. Разучились по-настоящему думать, по-настоящему чувствовать. И то сказать - сколько били, сколько от самостоятельности отучали, что мозги полуребячьи... Но ничего. Никуда не денешься. Дети взрослеют, если их не убьют молодыми. А этого...
- Там, у вас, сведения точные?-как мог быстро спросил Виктор.
- Я бы тебе объяснил,- посетовал Белов,- да вот не положено... И слишком долго объяснять. А вот чувствуешь ты и так правильно.
- Толку-то...- сказал сам себе Виктор.
- Не поставь ты все вс^т так, резко, на карту - никто бы не шелохнулся. А так - есть дело. Есть начало.
Виктор помолчал, кусая губы, чтобы не заснуть за рулем.
- А теперь давай прощаться. Мне пора. Как знать, может, не скоро... сказал Белов, и Виктору показалось, что случилось невозможное: голос комиссара дрогнул.
- Куда ты,- зачем-то спросил Кочергин.
- Куда-куда... Сейчас - к выборным... А там и на Солонцы. С новой компанией знакомиться...
- Может, я что-то еще могу?
Виктор почувствовал, что Василий Андреевич улыбнулся. И, кажется, сказал:
- Сирень мне посади на Солонцах. Белую. Очень люблю, понимаешь... А ты у меня один остался.
Тихо-тихо Виктор проехал еще сто метров, зарулил во двор и, едва выключив зажигание, бессильно повис на баранке.
В ту же секунду он уснул и провалился в бездну, и все глубже и глубже погружался в страшное, никогда не испытанное одиночество, в котором нет и никогда не будет глаз, и рук, и волос дорогой, единственной, истинного смысла бытия...
- Папа, ты спишь, что ли?- спросила Наташа.
- Да,- прошептал Виктор, не двигаясь,- чуть-чуть...
- Ну так давай пойдем в дом...
- А если не сплю?- спросил Виктор Кочергин, поднимая голову.
