Мария Фомальгаут - Продам май (сборник)
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа…
– Вот так… – он поднял бокал, – тут Президент выступать должен, запись тебе, что ли, показать… ладно, ты сам себе Президент… я тебе другой ролик пущу…
Он показал мне большие часы, они били полночь и звонили в колокола, и я вспомнил, что надо загадать желание, только не мог сообразить, чего я хочу.
Потом он показал мне ночной город, очень красивый, с башенками, куполами, красными звездами, я слышал голоса людей, умерших давным-давно, они пели что-то – очень красивое, на непонятном языке, наверное, это был русский.
За тусклыми окнами светлела заснеженная страна – которою я должен был владеть, которая всегда была моей, только я об этом не знал.2011 г.
Споры
– …да проснешься ты или нет?
Как-кого черта… Выдергиваю себя из сна – по кусочкам, по кусочкам, по крупиночкам, как бы какой кусочек не забыть. Кто-то тормошит меня, сильнее, сильнее, сосед, что ли, какого черта ему от меня надо?
– Да проснись же!
Нельзя, нельзя так спящего трясти, так и душа не успеет в тело вернуться, и буду я здесь, а душа моя где-то там, там, среди звезд…
– Ну что, что такое?
– Да вставай же, – сосед приближается ко мне, бледный, перепуганный, – беда пришла.
– А, ну так чаю ей налей, – отмахиваюсь, – и семейный альбом покажи…
Проваливаюсь в сон, сосед вытаскивает меня, что ж ему еще нужно?
– Ты не понял меня, беда пришла… да проснись же, проснись…
– Да у тебя каждый день беда приходит… На тебя посмотреть, так она у тебя, похоже, не уходила…
Он хватает меня, тащит из сна, нет, это уже слишком, он, мне, конечно, добрый сосед, и дай-то бог ему всего, что он хочет, а все-таки всему есть предел, и…
Вскакиваю, хватаю соседа за грудки, хорош народ будить, сам не спишь, другим не даешь…
Он обрывает меня – одним-единственным словом:
– Плесень.
Подскакиваю, как ошпаренный, уже не я вырываю себя из сна, уже сон бежит от меня во все лопатки…
– Шутишь?
Сосед смотрит на меня, бледный, перепуганный.
– С этим, брат, не шутят…
Спешу за ним – в ночь, холодную, звездную. Все еще надеюсь на что-то, зря перетрухнул сосед, зря поднял бучу, у нас уже все, что угодно, за плесень принимают. Только какую-нибудь блендочку увидят или тень какая мелькнет, все сразу – плесень, плесень, а там плесени и близко не было…
Да и откуда вообще взяться плесени, сколько веков уже не было – ничего, ничего, плесень осталась – в легендах, осела – в преданиях, покрыла глубину веков… Это только маленьких-непослушных пугают, во-от, не будешь слушаться, ка-ак придет плесень, ка-ак заберет…
Выглядываю в темноту ночи, еще надеюсь на что-то, когда вижу в темноте огоньки: один, два, десять, больше, больше…
Плесень.
Беспощадная, неумолимая, неукротимая – плесень.
– Откуда ее черт принес?
Ловлю себя на том, что говорю вслух.
– Известно откуда, из космоса…
– Из ко-осмоса… знать бы, откуда эта зараза к нам прет…
– И будешь знать, и чего? – сосед косится на меня. – Там-то ты ее все равно ничем не возьмешь… Да и прет она отовсюду, черта с два уследишь…
Черта с два… проверяю оружие, арсенал у меня что надо, не самый большой, конечно, есть и покруче, ну да ничего, не жалуемся…
– Бить будем? – спрашивает сосед.
– Нет, ты погоди бить… дай приблизиться…
– Да близехонько она уже…
– Ну, бей, если тебе так надо, только снаряды изведешь, да и все…
Я зол на соседа, тут и сам не можешь рассчитать, когда бить, и этот еще… да что говорить, плесень-то не на меня прет, на него, на меня бы плесень полезла, я бы и не так распсиховался…
Считаю огни, прикидываю скорость, количество, понимаю, что дело дрянь…
– Не одолеем.
– Чего-о?
– Не одолеем, говорю…
– Ты чего, мне умирать теперь прикажешь? Она же как вцепится, как расползется…
– Да знаю я… чего встал, давай других зови, вместе все одолеем…
Кидаемся звать других – сколько нас тут есть, пятеро бок о бок живут, еще один на отшибе. Все спят, что еще делать, как не спать, выволакиваю их из сна, из самых глубин. Кто-то и ворчит недовольно, а что ворчать, беда одна на всех – плесень…
Плесень…
Плесень, она плесень и есть, она никого не милует, ни правого, ни виноватого, ни богатого, ни бедного, да будь ты хоть избранник богов, плесень не пощадит. Вцепится в тебя, вонзится – жарко-жарко, больно-больно, и поползет во все стороны, вгрызется в твою плоть, выпустит над тобой мертвую свою поросль, окутает ядовитым туманом, задохнется, заблюется сама в себе, сдохнет – вместе с тобой, выпустит над тобой сияющие споры, полетят споры искать новую кровь.
Толкаю последнего, который живет на отшибе, не просыпается, гад, прогоняю сон – не прогоняется, вцепился коготками, хлопает крыльями, не улетает…
– Да что такое? Сам, блин, не спишь, другим не…
– Плесень.
– И?
– Что и, соседа спасать надо, и…
– Спасение утопающих – дело рук…
– Охренел? Сегодня на соседа, завтра на тебя дрянь эта полезет! А может, и сегодня уже…
– Да что полезет, сама в себе захлебнется дрянь эта… – сосед ворчит, но все-таки спешит за мной, медленно так спешит, вразвалочку, мол, все там будем…
Все…
Все шестеро.
И надвигается оттуда, из темноты вечной ночи – плесень…
– Земля-а-а!
…вижу, как каравеллы качаются на волнах, вижу дозорного на вышке, он кричит, машет руками, земля, земля…
– Земля-а-а!
Выдираю себя из сна, продираю глаза, нет, не послышалось, не померещилось, точно, кричит дозорный, только не во сне, на вышке, а у нас, наяву…
Земля…
Привиделась ему с голодухи эта земля, вот и кричит. Тут и не такое померещится, вчера вечером добирался до каюты, на корабле темно, вижу, впереди что-то висит, мне показалось – окорок, я уже последнюю совесть забыл, от себя оторвал, забросил куда подальше, иду к этому окороку, оглядываюсь, не видит ли кто… И что вы думаете, тряпка какая-то болтается, а я в нее чуть зубами не вцепился…
Олежка вываливается откуда-то из темноты, одна тень осталась от этого Олежки, тормошит меня.
– Чего, не слышал, что ли? В динамике передавали, Землю нашли!
– Где лежала? На антресолях?
– Да ну тебя совсем, не въехал, что ли?
– Померещилось ему… с голодухи…
– Ага, а системе навигации тоже с голодухи померещилось?
– Конечно. Тоже ведь ток подают в полсилы…
Выбираюсь за Олежкой в коридор, куда выползает все, что еще может ползать, ходить, хватаясь за стены, выпрашивать друг у друга последние крохи чего-нибудь. Как-то быстро все кончилось, слишком быстро… Еще помню времена, когда было мясо, и не по пайкам, а просто так, и хлеб, и еще что-то такое, что росло на еще живых плантациях. Потом было что-то, помню, скачет электричество, скачут цены, скачет весь мир – куда-то в тартарары, агонизирующий корабль трещит по швам…
