Эйдзи Микагэ - Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 2
— …Э?
Он плакал. Брат плакал.
— Б-брат, почему ты плачешь?
Такое впечатление, будто он не замечал, пока я ему не сказал; брат прикоснулся к щекам, понял, что действительно плачет, удивился и вытер слезы неловким движением руки.
Сколько же времени прошло с тех пор, как брат последний раз плакал при мне? Кажется, последний раз был, когда мы узнали, что родители обманывают нас. После этого брат перестал плакать вообще. Чтобы продолжать сражаться с чем-то невидимым внутри себя, он прекратил выказывать любые проявления слабости.
И этот человек плакал.
— …Я спасу ее, — прошептал он.
— Я принял решение. Я решил выручить мою сестру. Мою слабенькую Рико. Я решил выручить ее хотя бы в этот раз, потому что я не смог поддержать ее тогда, я был слишком занят собственными проблемами. Я решил. Спасти ее. Спасти, спасти, спасти, спасти, спасти, спасти. Да, я так решил, но —
Он поднял голову и взглянул на меня в упор.
— …К т о т ы т а к о й?
Мое дыхание остановилось.
— Рико — вот кого я решил спасти. Но — кто ты? Скажи мне, кто, черт побери, ты такой?!
— …Что т-ты говоришь, брат? Я…
— Никто. Ты сам это сказал несколько минут назад, помнишь?
…Верно. Я правда так сказал.
— Именно. Ты не Рико. Если ты Рико, почему ты выглядишь как Кадзуки Хосино? Но ты и не Кадзуки Хосино. Тогда кто же ты? Объясни… почему я должен выручать абсолютно незнакомого парня? Да мне на тебя насрать!!
Это неправильно.
Я точно знаю, это не могут быть истинные чувства брата.
— Ты для меня лишь подделка под мою сестру, которую я не могу отличить от [Кадзуки Хосино]!
Эти слова он произнес лишь чтобы ранить меня.
И чтобы ранить себя.
— Б-брат…
— Прекрати!
Брат кричал, пытаясь заглушить голос собственного сердца.
— Н е с м е й з в а т ь м е н я б р а т о м, ч е р т о в н е з н а к о м е ц!!
Так вот он раздавил свое собственное сердце, и…
— Ах…
…Я почувствовала, что и мое сердце раздавлено тоже.
Брат не спасет меня. Потому что я не его сестра. Да, так и есть. Я не Рико Асами. Тогда кто же я? Кадзуки Хосино? Нет. Пока нет. Секундочку… а вообще, я правда хотела стать Кадзуки Хосино?
— Ах…
Чего же я хотела на самом деле?
Вообще-то я должна бы это знать, я ведь получила «шкатулку».
Я вспомнила то время, когда папа с мамой еще не развелись.
Мне казалось, что мы были очень счастливой семьей. По выходным часто гуляли по магазинам, ходили в кино или в рестораны сябу-сябу. Вот такая у нас была семья. Папа всякий раз, когда приходил с работы, сразу же заходил ко мне в комнату, а я всякий раз безуспешно пыталась заставить его стучать, прежде чем входить. Мама всегда делала мне милые и изысканные бэнто. Я вечно цапалась с братом, но в то же время мы всегда играли вместе.
Я думала, что все прекрасно. Я ни секунды не сомневалась, что мы всегда будем вместе, как другие семьи.
Но это все было ложью.
Наша семья не развалилась на части. Она держалась на лжи с самого начала.
Помню, брат сказал мне, когда они сообщили нам о разводе:
«Ну и прекрасно. Наконец-то нам не нужно больше притворяться счастливой семейкой. И меня наконец перестанет грызть совесть».
Тогда я не осознала значения этих слов. Но через какое-то время поняла. Почему родители делали вид, что ладят между собой, когда уже готовились к разводу? Почему всякий раз неловко улыбались, когда делали мне что-то хорошее?
Это было сплошное притворство, чтобы обмануть меня, чтобы я думала, что мы счастливая семья. И даже не ради меня — они это делали, чтобы приглушить собственную совесть.
Вот почему я стала думать, что «счастье» можно заполучить, лишь украв его у других.
Но неужели это и правда что-то, что можно украсть?
Итак, чего же я хотела? Не знаю. Понятия не имею. Совершенно не знаю. И знать не хочу. У меня ведь и «шкатулки» нет больше.
Но сейчас мне нужно сбежать. Я обязана сбежать.
Я должна выбраться из этой комнаты, и побыстрее. Я просто должна выбраться отсюда. Тогда я еще смогу сбежать.
Я попыталась выбежать, но споткнулась. Пытаться встать показалось почему-то пустой тратой времени, так что я бросилась к двери почти на четвереньках.
Непонятно почему перед глазами у меня возникла пара стройных, красивых ног, как у модели.
Я подняла глаза.
— П-почему…
Передо мной стояла она — Мария Отонаси.
В такое время… неужели?!. Я обернулась и взглянула на брата. Он обхватил голову руками, отгородившись от всего, что было вокруг. Брат знал, что Мария Отонаси совсем рядом. Он уже тогда решил меня бросить. Он знал, что я приду, но уже тогда решил сдать меня Марии Отонаси.
— …Все равно это бессмысленно, — монотонным голосом произнесла она. — Человек не может отбросить самого себя. Даже если бы ты смогла, та, вторая ты догнала бы тебя. Ты это знала с самого начала. Вот почему ты не можешь отбросить себя, даже когда у тебя «шкатулка». Ты можешь достичь со своим «желанием» лишь того, что имеешь сейчас. Ты ничего не можешь приобрести с этой «Неделей в трясине». Ты просто медленно погружаешься в трясину.
Она, которой я восхищалась, сказала так мне, которая не смогла быть похожей на нее.
А что насчет тебя? Ты тоже ничего не можешь достичь, потому что отбросила саму себя?
Я вновь посмотрела ей в лицо. Взгляд ее почему-то показался мне печальным.
Я должна сбежать. Но куда? Эта комната — больше не мое убежище, и Мария Отонаси преграждает мне дорогу к выходу. Я по-прежнему сижу, скорчившись на полу, и ничего не могу сделать. И никуда не могу идти.
Я, никуда, не могу, идти.
— Позволь мне спросить тебя. Я уже спрашивала как-то, но ответь еще раз. Скажи мне…
И она задала вопрос.
— …К т о т ы?
Я…
— К т о я?..
Мне самой бы это знать.
Она достала зачем-то свой телефон и протянула мне, по-прежнему сидящей на полу.
