Борис Зубков - Самозванец Стамп (сборник)
Карен бросается к поляриметру, она сделает анализ сама, своими глазами увидит победу или… очередное поражение. Нет, сомнений нет! Рон не ошибся. В ампуле №А-17001 находится кровь с необходимым стереоизомером. Донор №А-17001 сможет принять на себя часть тяжелой ноши, которую она несла в горьком одиночестве. Конечно, если донор захочет это сделать. Впрочем, и это уже не так важно. Если они нашли стереоизомер хотя бы один раз, значит, они найдут его еще десять или двадцать раз. Находка — не чудо, самые чудесные находки подчиняются законам математической статистики… Как легко и приятно так трезво рассуждать, когда волнения и страх уже позади…
По дороге домой Карен встретила Лэквуда. Каштановая аллея сочилась сыростью после недавно прошедшего ливня. Фрэнк стоял посредине дорожки, и похоже было на то, что он находился здесь и во время дождя. Его светло-зеленый плащ потемнел от влаги, брюки облепили колени, мокрая одежда сковала тело. Фрэнк стоял неподвижно, как бессмысленная принадлежность каштановой аллеи. Карен, погруженная в свои думы, почти наткнулась на него, и только тогда они увидели друг друга.
— Как дела, Карен? — глухо спросил Фрэнк, и слова прозвучали не вопросом, а набором безжизненных звуков.
— Отлично, дорогой. Мы давно не виделись, но я не виню тебя. Вероятно, виновата сама. Теперь все пойдет по-другому.
— Я видел Рона, — перебил ее Фрэнк. Он все еще прислушивался только к своим мыслям.
— Значит, Рон уже все рассказал? Почему же ты так угрюм, Фрэнк? Разве тебя не радует наша находка? Сейчас я очень слаба, но теперь все позади. Витамины, небольшой отдых, силы восстановятся. Все отлично!
— Еще до встречи с Роном я знал, что вы найдете стереоизомер. Именно сегодня найдете. Ампула №А-17001? Не так ли?
— Тебе сказал Рон?
— Пойми, я знал этот номер еще вчера. Нет, позавчера. Позавчера вечером я узнал номер ампулы.
— Объясни, Фрэнк.
— Ты была счастлива сегодня?
— Да.
— Целый день счастья. Это все, что я мог тебе подарить.
— Мне всегда было хорошо с тобой.
— Знаю. Именно поэтому я подумал, что лучше будет, если ты узнаешь все от меня.
— Я слишком устала, Фрэнк. Не могу разгадывать твои загадки.
— Ты не знаешь, чья кровь была в ампуле.
— Донора из Национального центра переливания крови.
— Твоей дочери… Не смотри на меня так, Карен!.. Они все равно сказали бы…
Дочь… Она скрывала от Фрэнка, что у нее дочь, Внебрачный ребенок. Фрэнк докопался до ее тайны. Зачем? Ревность или глупость? Она сама открылась бы ему. Не в том сейчас дело. О каких пустяках она думает… В ампуле — кровь дочери… Где взять силы перед новым испытанием?
— Ты хочешь, чтобы я заплакала? Негодяй!
Дорого ей стоили эти хладнокровные и грубые слова.
Но они достигли цели.
Фрэнк отпрянул от нее, затем упал на колени и нелепо задвигал руками, словно искал что-то на гравии дорожки.
— Убей меня, Карен!..
В мокром зеленом плаще, ползающий у ее ног, Лэквуд показался Карен похожим на ящерицу… «Ящерица, ящерица, высунь свой хвост, я смажу его патокой, туча прилипнет к хвосту, дождь перестанет…» Наивное детское заклинание. Сколько раз она повторяла его радостной скороговоркой, прыгая на одной ноге по лужам, подставляя лицо под серебристые нити летнего ливня. Далекое, какое далекое детство! А сейчас прыгает под дождем ее малышка… «Ящерица, ящерица, высунь свой хвост…»
— Зачем тебе моя дочь?!
Карен показалось, что она выкрикнула эти слова так громко, как только могла, но на самом деле легкий шорох капель, осыпающихся с листьев каштана, почти заглушил ее шепот.
Фрэнк закрыл лицо руками.
— Я ревновал.
Жалкое оправдание. Ревнивый глупец? Нет, трусливый предатель. Если бы предательством можно было топить, уголь предлагали бы даром…
— Ты трус!
— Пойми, Карен. Ты ничего не знаешь, ничего не видишь, ты, как слепая, уткнулась в свои приборы…
Что он бормочет? Предал и оправдывается. Узнал о ее ребенке и, подавленный хроническим страхом перед шефом, проговорился. Кому-то из них пришла в голову чудовищная мысль: отправить в лабораторию «Д» кровь дочери.
— Я не спрашиваю, где моя дочь. Все равно не ответишь, ты опутан страхом. Но я иду к своему адвокату, мы поднимем на ноги всю полицию…
— Карен! Ты ничего не добьешься! Я же говорю тебе — ты слепая! Здесь слишком крупная игра, слишком все серьезно. О боже! Почему именно я должен говорить это? В Пайн-Блиффе делают газ «щекотун». Так его назвали газетчики, неужели ты не знаешь? И его делают здесь. В башне, которой управляет Могучий Младенец.
Ящерица… Она наступит на него ногой! Нет, он отбросит хвост и выскользнет из-под ноги. Какая-то жаркая волна заливает ее, подступает к самому сердцу, руки бессильно опускаются, сердце обрывается и падает, падает…
По небу скользит зеленое облако. Теплый ветер гонит его вниз на землю, отрывает от него огромные пушистые клочья, и клочья превращаются в деревья. Пухлое облачко зелени на тонкой коричневой ножке. Это деревце, они только что посадили. Они — Карен и дочь. На ферме дяди Норриса, где ее ребенок нашел приют шесть лет назад. Из маленькой лейки, что держит ребенок, серебристым пауком выбрызгиваются струйки, ослепительная радуга играет в брызгах. Яркие лучи впиваются в глаза, хотя глаза закрыты и она ничего не видит. Когда жалящий свет становится невыносимым, Карен открывает глаза. Она лежит почти на полу в круглой комнате. Голубые стены смыкаются колодцем вокруг широкой и очень низкой кровати. Такие комнаты и кровати она уже видела в отделе медицинского обслуживания Пайн-Блиффа. В комнате нет окон, но ярко горит лампа. Почти прожектор. Бьет в глаза. Карен отворачивается, и тут же где-то за стеной звенит звонок. Пайн-Блифф через край набит автоматикой. Автоматикой, цепкой, как сторожевая собака, и быстрой, как укус змеи. Сейчас автоматы отозвались на поворот головы. Теперь войдут люди. Фрэнк, или Грабли, или просто сестра.
Но никто не отозвался на звонок.
Что это значит? Ее забыли? Какая нелепость! Ведь Могучий Младенец каждый день требует от нее порцию теплого красного сока. Сок жизни кровь. Кто назвал ее так? Гарвей или… Мефистофель? Не все ли равно. Почему никто не приходит? Могучий Младенец не может существовать без нее. Пусть приходят, но она должна их встретить не лежа, а стоя на ногах, выпрямившись во весь рост…
В голубую дверь вделана полоска зеркального стекла. Она видит себя: бескровные слизистые губы, бледное лицо… даже не бледное, а пожелтевшее, как желтеет от времени плохой и мутный пластик. Странное лицо, худое и одутловатое, словно налитое местами тяжелой жидкостью. Сохрани хладнокровие, Карен, и поставь сама себе диагноз: пернициозная анемия гибельное малокровие. Так это называется, если ты еще не забыла все, что знала. Разве таская ты нужна Фрэнку? А дочери? Ей ты нужна всегда. Ампула №А-17001. Сколько таких ампул они сделали? Пять, десять?..