Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади
Мы обсудили плату и, немного поторговавшись, пришли к соглашению.
— Ну же, — сказал я ему. — Скажи мне правду.
И он осторожно начал:
— В это замешаны пришельцы с другой планеты и несколько членов союза Летописцев.
Я молчал, стараясь не обнаруживать своих чувств.
— Они столкнулись в очень серьезной ссоре. В центре событий — человек без глаз.
Я выпрямился, как от толчка.
Самит сдержанно улыбнулся.
— Человек без глаз лишился былого величия. Как бы это сказать — он потерпел поражение на Земле от Завоевателей. Его жизнь близится к концу. Он хочет вернуть прежние времена, но знает, что это невозможно. Он заставил Летописца нарушить клятву. В холл здания вошли несколько Завоевателей — чтобы подвергнуть его наказанию? Нет, нет. Чтобы освободить его из плена Мне продолжать?
— Быстро!
— Но вы получили всю информацию, за которую заплатили.
Я взвыл. Это было вымогательство. Но, тем не менее, Сомнамбулы ясно видели, что происходит в действительности. Я не узнал пока больше, чем знал, но и этого было достаточно, чтобы понять, что я могу узнать больше. Я заплатил еще.
Деньги исчезли у Самита в кулаке, и он еще раз послушал, что бормочет Мерта. Она говорила пространно, в некотором возбуждении, покружилась несколько раз, налетев на массивный диван.
Самит сказал:
— Человек без глаз — теперь между мужем и женой. Разъяренный муж хочет добиться его наказания. Завоеватели ищут спрятанную информацию; они найдут ее с помощью предателя. Человек без глаз ищет свободу и власть; он найдет покой. Опозоренная жена ищет развлечений; она столкнется с трудностями.
— А я? — уронил я в упрямое и дорогостоящее молчание. — Ты ничего не сказал обо мне!
— Вы скоро покинете Парриш. Вы уйдете не один. Вы уйдете, уже не будучи членом этого союза.
— Куда я отправлюсь?
— Вы же знаете это так же хорошо, как и мы, так зачем же тратить время и деньги, чтобы сказать вам об этом еще раз?
Он опять замолк.
— Скажи мне, что произойдет со мной по дороге в Иорсалем? — спросил я.
— Столько информации вам не по карману. Будущее становится все дороже. Я предлагаю вам довольствоваться тем, что вы знаете.
— У меня есть несколько вопросов, касающихся того, о чем уже говорилось.
— Ни за какие деньги мы не даем уточнений.
Он ухмыльнулся. И тут я почувствовал силу его презрения. Сомнамбула Мерта, которая, бормоча бродила по комнате, вдруг застонала и срыгнула. Казалось, что силы, с которыми она вошла в контакт, передали ей новую информацию. По ее телу пробежала дрожь, она захныкала и издала подобие хихиканья. Она что-то подробно объясняла ему. Он взглянул на меня.
— Ни за какую цену, — повторил он, — а теперь последняя информация. Ваша жизнь вне опасности, чего нельзя сказать о вашей душе. Было бы хорошо, если бы вы как можно скорее помирились с Провидением. Восстановите свой моральный дух. Помните о том, чему вы должны быть преданы. Покайтесь в грехах. Больше я ничего не скажу.
И действительно, Мерта шевельнулась и, казалось, проснулась. Лицо ее и тело задергались в конвульсиях, пока она выходила из транса. Она открыла глаза, но я видел только белки, это было ужасное зрелище. Губы ее подергивались, обнажая гнилые зубы. Самит выпроводил меня короткими, указывающими на дверь жестами крошечных рук.
Я вышел на улицу, в промокнувшее утро.
Я поспешил в Дом Летописцев и примчался туда, буквально задыхаясь, испытывая острую боль в грудной клетке. Я помедлил немного на улице, чтобы отдышаться. Надо мной проплыли воздушные корабли, которые вылетели с верхнего уровня здания. Мне почти стало страшно. Но в конце концов я вошел в вестибюль и поднялся на уровень, где находились комнаты Элегро и Олмэйн.
В холле толпились возбужденные Летописцы. В воздухе плыл гул взволнованных голосов. Я было подался вперед, но человек, который, как я понял, занимает высокое положение в совете союза, протянул руку, преграждая мне путь и спросил:
— Какое дело у тебя, ученик?
— Я Томис, за которого поручилась Летописец Олмэйн. Здесь рядом моя комната.
— Томис! — вскричал кто-то.
Меня схватили и втолкнули в знакомые комнаты, теперь являвшие собой довольно печальную картину разрушения.
Там стояли с десяток Летописцев, перебирая пальцами шали и находясь в явно подавленном состоянии. Среди них я узнал подтянутого и элегантного Канцлера Кенишела, серые глаза его потемнели от отчаяния. Под покрывалом, слева от входа, лежало съежившееся тело в одеждах Пилигрима. Это был Принц Рама, мертвый, в луже крови. Его сверкающая маска, теперь уже покрытая пятнами, лежала рядом. В противоположной стороне комнаты, осев всем своим телом на подставки, на которых стояли прекрасные предметы искусства Второго Цикла, был Летописец Элегро, который, казалось, спит с выражением удивления и одновременно гнева на лице. Из его шеи торчал маленький изящный дротик. В глубине, в окружении рослых Летописцев, стояла Олмэйн, в растерянности и отчаянии. Через ее разорванное спереди алое платье были видны высокие белые груди, черные волосы ее спутались, а гладкая кожа блестела от выступившей испарины. Она, казалось, не понимала, где находится и думала о чем-то своем, не обращая внимания на происходящее.
— Что здесь произошло? — спросил я.
— Два убийства, — ответил прерывающимся голосом канцлер Кенишел. Он подошел ко мне — высокий, окунувшийся, с седой головой. Одно веко у него подергивалось. — Когда ты видел этих людей в последний раз, ученик?
— Вечером.
— Почему ты пришел сюда?
— Это был лишь визит вежливости.
— Что-нибудь было не так?
— Ссора между Летописцем Элегро и Пилигримом, — признался я.
— Из-за чего? — спросил тихо Канцлер.
Я в замешательстве посмотрел на Олмэйн, но она ничего не видела, а слышала еще меньше.
— Из-за нее, — сказал я.
Я услышал, как среди Летописцев послышался сдавленный смех. Они подталкивали друг друга, кивали, даже улыбались. Я подтвердил все их подозрения. Голос Канцлера стал еще более сухим.
— Это был твой спутник, когда ты вошел в Парриш, — сказал он. — Ты знал, кто он такой на самом деле?
Я облизнул пересохшие губы:
— Я догадывался.
— Что это был…
— Сбежавший Принц Рама, — сказал я. Я не осмелился увертываться сейчас, положение мое было слишком шатким.
Опять все закивали и начали подталкивать друг друга. Канцлер Кенишел сказал:
— Этого человека должны были арестовать. Ты не имел права скрывать его имя.
Я молчал.
