Владимир Корчагин - Именем человечества
— А помните, как восемь лет назад, в эту же пору, поздним вечером, по дороге в Вормалей…
— Вы?! Так это были вы?..
— Да, это я, глупая несмышленая девчонка, ввязала вас в драку, а потом ревела как дуреха, совсем потеряв голову от страха. Вы тогда, наверное, бог знает что обо мне подумали. А ведь я никогда не была трусихой. И в тот вечер, когда эти негодяи сбили вас с ног, я не убежала, но спряталась за деревьями. А схватила палку и так стукнула какого-то прохвоста, что тот взвыл от боли. Но их было слишком много. И у одного я увидела нож. Представляете мой ужас? Я бросилась на землю и вцепилась ему в ногу, Он упал на вас. А нож не бросает. Тогда я рванула его за волосы. Но в это время произошло что-то совершенно непонятное. В небе вдруг свистнуло. И поднялся такой вихрь, что меня отбросило в сторону. А все эти подонки сначала повалились на землю и забились, как в падучей, потом вскочили — и к селу. И сразу пошел дождь. Вы оставались на земле. Я хотела подбежать к вам, но тут… — Таня перевела дыхание. — Тут произошло то, что вы видите на рисунке, — Таня кивнула на альбом. — Она появилась как-то сразу, без единого звука, эта девушка в плаще, налицо ее будто светилось. Она вся светилась. И была такой красивой… Неправдоподобно красивой! Разве на бумаге это передашь. Поверьте, я никогда не была суеверной. Но в эту минуту все будто заледенело во мне. А она подошла ближе и склонилась к вам. Низко-низко. Я думала, она хочет поцеловать вас. А она только провела рукой над вашим лицом и что-то шепнула, но так тихо, что я только по губам догадалась об этом. Потом она провела рукой по вашей груди, бокам. И поднялась. Но долго еще стояла и смотрела на вас, вот так, как я попыталась изобразить на рисунке. Сколько все это продолжалось — не знаю. Потом вдруг что-то прозвучало в темноте, как, знаете, басовая струна на гитаре, если ее чуть тронуть. Тогда девушка повернулась и исчезла. Сразу, будто растаяла в темноте. Тут уж на меня такой страх напал, что прижалась я к дереву и заревела. Реву и не знаю, что делать. Дождь, ветер! И вы на дороге. В темноте не видно, как вы там, может, и не живой давно. А подойти боюсь. И вдруг вы поднялись. Тогда я к вам! Ну, а дальше вы помните, наверное…
Максим молчал.
— Потом я не раз встречала вас в Вормалее. А однажды вечером, ровно год спустя…
— Вы бросили мне цветы? Таня кивнула:
— Мне тогда еще хотелось показать вам свой рисунок, поговорить с вами. Но я думала, вы выздоровеете и сами зайдете ко мне. Просто не верилось, что тот вечер, тот случай в лесу пройдут совсем бесследно. Я, знаете, с детства любила мечтать о чем-то таком… необыкновенном. А с тех пор, как увидела вас и вашу удивительную спасительницу, то, кажется, только и жила своими мечтами. В тот вечер я сделала свой рисунок.
— Не продолжайте, прошу вас! — Максим захлопнул альбом. — Почему вы не сказали обо всем этом там, в лесу?
— Не знаю, как вам объяснить. Я очень испугалась тогда. И потом… у меня просто не было уверенности, что это не галлюцинация. Я и потом, вплоть до сегодняшнего дня, никому не смела даже рассказать о событиях той ночи. А теперь… Теперь я вижу, все это было! Было! Вы знаете ее, знаете, где она, и, может, скажете, как увидеть ее. Я так хотела бы этого. Ну почему вы молчите?
Максим отодвинул альбом.
— Милая Танюша, вы можете верить мне, можете не верить. Можете считать меня ненормальным, сумасшедшим, кем угодно. Но об этой девушке я знаю не больше, чем вы. Я видел ее всего два или три раза, при таких же странных, загадочных обстоятельствах. И больше не увижу, наверное, никогда.
— Но она любит вас!
— Вы с ума сошли! — Максиму показалось, что он сорвался с кручи и летит в бездонную пропасть. — Что вы говорите!
— Любит, я знаю. Я видела! — упрямо твердила Таня. — Вы только взгляните. Ведь я не придумала это. Такое невозможно придумать.
Он снова придвинул рисунок. Глаза незнакомки будто плакали в безысходной тоске.
— Нет! Этого не может быть. Это… мистификация, наваждение! Но… как я благодарен вам, Таня!
— За что благодарить, за камень?
— И за камень, и за цветы, и за все-все, — он бережно провел ладонью по корочке альбома.
— Максим Владимирович, хотите, я… подарю вам свой рисунок?
Он покачал головой:
— Нет-нет, оставьте его у себя. Я просто сойду с ума, если все время буду видеть это лицо, этот взгляд… А когда мне будет совсем уж плохо, я приду к вам… взглянуть на ваш рисунок.
— Я всегда буду рада вам, Максим Владимирович.
5Потом он заходил к ней еще раза два-три. И понял, почувствовал, что она любит его, любит так, как не любил его никто и никогда. Он и сам был неравнодушен к ней. К ней нельзя было остаться равнодушным. Но все мысли, желания, мечты Максима замкнулись на астийской Нефертити. Поиски ее, разгадка ее тайны стали смыслом его жизни. Он не мог отделаться от навязчивой идеи, что почему-то должен, обязан встретиться с ней. А она, как нарочно, исчезла, не давала о себе знать ничем.
Между тем экспедиционные работы в Вормалее терпели одну неудачу за другой. Какие-то непонятные грозные силы с упрямой методичностью уничтожали любые находки, которые могли пролить свет на тайну астийских слоев. Руководство института все чаще, все настойчивее выражало сомнение в целесообразности проводимых исследований. Наконец пришел приказ свернуть все работы и покинуть Вормалей.
Большего несчастья Максим не мог и представить. Рушились все его планы, все надежды. Впрочем, оставалась еще одна возможность. Одна-единственная. Он давно приберегал ее на самый крайний случай. Теперь такой случай наступил.
В этот вечер он зашел к Тане в последний раз. Зашел проститься, поделиться — больше было не с кем — всеми невзгодами, какие обрушила на него жизнь. Приказ о свертывании работ, исчезновение Нефертити, бессилие перед какими-то темными силами, полностью уничтожившими результаты экспедиции, предстоящий отчет в институте, в котором ему просто нечего будет сказать, — и все это сразу, на него одного! С тяжелыми думами подошел он к больничному крыльцу.
Час был поздний. Все здание больницы тонуло в густом мраке. Но одно окно светилось. Ее окно. Там слышалась даже музыка. И легкая тень мелькала за занавеской. Он в нерешительности остановился. Удобно ли беспокоить ее в столь неурочный час? Но ведь она не спит. Он подошел к окну и осторожно стукнул в стекло. Занавеска чуть приподнялась. Удивленное, испуганное лицо Тани прильнуло к стеклу и тут же вспыхнуло радостью:
— Максим! Я сейчас…
Торопливый щелчок ключа, быстрые шаги в сенцах, короткий стук щеколды — и тонкий силуэт Тани показался в полосе света. Максим шагнул к ней:
