Олег Таругин - Сны разума
– Вы это серьезно? – ощутимо напрягся контрразведчик – ага, не совпадает с моим психологическим портретом примерного семьянина? Небось эфэсбешные психологи-то меня подробненько расписали: «…к случайному адюльтеру не склонен, постоянной любовницы не имеет, в порочащих связях не замечен…» Ну вот и получите пресловутую гранату, господин условный фашист! Не люблю, когда меня по полочкам да папочкам раскладывают, знаете ли…
– А почему нет? Стресс снять, и, гм, вообще…
Контрразведчик внимательно на меня посмотрел, однако на сей раз я с легкостью выдержал его взгляд: уж отвлекаться – так отвлекаться!
– Ну, если вы думаете, что у меня в соседнем номере парочка разогретых шампанским шалав обитает, то ошибаетесь, хотя организовать нечто, э-э, подобное в принципе можно. Скажем, в течение часа… Только ведь вы мне врете, Виталий Игоревич, и притом нагло! Непонятно лишь зачем? Ведь не нужно оно вам…
– Конечно, не нужно, – грустно согласился я, внезапно утратив интерес к собственному розыгрышу: как известно, в любой шутке самое главное – вовремя остановиться, не превращая оную в откровенный и пошлый фарс. Полковник верит своим психоаналитикам и моему пси-портрету, я верен любимой супруге, гипотетические девочки мирно пасутся под городской филармонией и интуристовской гостиницей… Ладно, поприкалывались – и хватит.
– Шутю я, гражданин начальник, конечно же, шутю. – Заслышав мои слова, Анатолий Петрович столь откровенно расслабился, что я едва сдержал улыбку. – А вот поспать мне, кроме шуток, жизненно необходимо, выдохся. Понимайте как хотите, но больше ни строчки не выжмете. Разве что вколов чего-нибудь хитрого – как там оно у вас называется? «Прилив»? Или «Экстаз-2»?
– «Стимул-М», – с ужасающей серьезностью кивнул контрразведчик. – Это из наиболее щадящих средств. А если уж говорить о том, что наши доблестные спецназеры в боевых акциях употребляют, так есть и более ядреная фармакология. Только… оно вам надо? Писатели – субстанция хрупкая, к подобному обращению не приученная. А после этой дряни ломка, как у венного наркомана со стажем…
– Ладно, уели, – мрачно буркнул я, – это в отместку за девочек, надо полагать? Так что, отдохнуть-то можно? Пока Николай Батькович местных особистов на уши ставит да из семейных постелей вытаскивает?
– Можно. Только, извините, здесь спать придется, на казенной, так сказать, койке. Если что из дома привезти нужно, только скажите, мигом человечка пошлем. Или сами с ним съездите. Но спать все равно здесь придется.
– Коты не кормлены, – сообщил я, – но до утра потерпят, пожалуй, с голодухи не опухнут. Если что, соседка покормит. Ладно, хватит о пустяках трепаться, я ведь по вашему лицу вижу, что еще о чем-то спросить хотите. И наверняка в свете только что прочитанного. Просто я вас со своими девочками с панталыку сбил, уж извините. Так что? А после уж, не судите строго, я самым пошлым образом спать завалюсь, и наплевать мне на все и всяческие инопланетные артефакты!
– Полностью согласен, Виталий Игоревич, полностью с вами согласен! – мигом посветлел лицом контрразведчик. – А насчет спросить… – Он шутливо развел руками. – Правы, конечно! Корыстен я сверх меры, корыстен, но – служба такая. Вот вы что напророчили? Получается, флотские знали насчет возможности глушения этой штуковины, так?
– Так, – вяло согласился я: спать и вправду хотелось до одури, – группе Бакова дали «зеленую улицу» именно потому, что обнаружили в древних архивах земных спецслужб сведения о способе подавления этих штуковин средствами радиоэлектронной борьбы, вот и вся загадка. Дождались, наблюдая с орбиты, пока Даниил нарушит приказ и попрется искать пропавшую экспедицию, да и накрыли их тем, что кто-то из классиков жанра назвал, помнится, техноблокадой. Другими словами, мы с вами определенно чего-то добьемся, раз уж в будущем о нас помнить будут!
– Ага, ну ладно. Тогда еще вопрос: не находите, что уж больно фривольно эта штуковина к вопросам времени относится? Все-то она знает – и про прошлое, и про настоящее, а теперь, так уж получается, и про будущее? А?
– Нахожу, – устало буркнул я. – Только не спрашивайте отчего, я все равно этого не знаю. Может, ночью чего дельного привидится… Я, правда, в вещие сны не особо верю, но кто ж его знает? Так что, «таможня дает «добро»? Отбой на сегодня?
– Ложитесь, конечно, – бледно улыбнулся контрразведчик. – Уж простите, что все так, но сами понимаете… Вам еще что-нибудь нужно? Если что, телефон на столе, единичка в быстром наборе. Спать-то мне, боюсь, не придется: и Колю буду ждать, и начальство, подозреваю, пообщаться захочет. Так что звоните.
Последним, что мне запомнилось в завершении этого поистине безумного дня, была напряженная и какая-то абсолютно прямая спина выходящего из номера контрразведчика. Бедняга, похоже, только сейчас всерьез уверился в том, что мои тексты – чуть ли не документальные свидетельства будущего, и потому сейчас «имел, о чем подумать». Я же последовал давней народной мудрости «Утро вечера мудренее». И, даже не выкурив дежурной сигареты на ночь, благополучно провалился в глубокий, без всяких сновидений или кошмаров сон.
Как ни странно, ни древние инопланетные артефакты, ни катакомбы, ни российская контрразведка в лице Анатолия Петровича мне вовсе не снились.
И длилась сия лафа просто немыслимо долго.
Аж до трех часов ночи…
9В армии мне послужить не довелось – как и миллионам сверстников, еще заставших те славные времена, когда в любом вузе обязательно была военная кафедра. Традиционно не слишком загружающая будущих специалистов ратной наукой, зато щедро раздающая в общем-то совершенно незаслуженные лейтенантские погоны. Так что от зычного сержантского «Р-рота, па-а-адъем, боевая тревога!» и необходимости в считаные секунды проснуться, одеться, экипироваться и проснуться еще раз, уже окончательно, меня Бог миловал.
Вставать же посреди ночи приучил собственный сынуля, с завидным постоянством заставлявший нас с супругой подрываться с кровати никак не позже третьего по счету оглушительного «у-а-а-а». Срочная смена памперсов, приготовление молочной смеси для ночного кормления и, конечно же, бесконечное укачивание под заунывное «баю-бай» стало неотъемлемой частью нашей жизни в течение всего первого года.
Правда, до того были еще и ночные дежурства в отделении или по больнице, когда короткие эпизоды сна хаотично сменялись вызовом к очередному страдальцу, неожиданно решившему, что половина второго или третьего ночи – самое время, дабы ухудшить свое состояние как минимум до среднетяжелого. Впрочем, это – еще в той, полузабытой и подернувшейся невесомой пеленой романтического забвения, «дописательской» жизни.
