Сборник - Фантастика 1972
…19 июля. Моя нога заживает с удивительной быстротой. Образуется правильный, гладкий шрам в виде пятиконечной звезды. Но лихорадка не проходит: к ночи сил у меня почти не остается, и бедный мальчик Ки-о-Куак смотрит на меня беспомощными черными глазами.
Мы одни. Впрочем, вчера под вечер сквозь завесу жестких листьев из реки внезапно вышел и, поводя коротким хоботом, остановился на песке, небольшой тапирчик, молоденький самец, почти черный.
Я выстрелил, даже не успев прицелиться. Он упал как подкошенный. Дня три, если мясо, которое Ки, тщательно завернув в большие листья, зарыл глубоко в песок, не протухнет, мы будем сыты.
Самое тягостное то, что с моего песчаного теплого ложа все время виден там, в конце зеленой тенистой долины, похожей на слегка извивающуюся просеку, в двух или трех десятках километров отсюда, блестящий базальтовый конус, Гора, Вулкан Голубых Ткачиков. Днем он отражается порой в мутно-зеленой глади Хо-Конга.
Лунными здешними ночами (теперь полнолуние) что-то, какието изломы на его вершине сверкают, как хрусталь в серебре.
На его обращенном в нашу сторону скате лежит синяя треугольная тень - священная долина Тук-кхаи. Если бы мы добрались до нее, мы были бы спасены, ибо там уже царит Золотоликая.
А по ту сторону вулканического конуса, в долинах центральной возвышенности острова, если верить рассказам, и растет целыми рощами она - шальмугра. Все дело только в том, чтобы они добрались до этих мест. Все дело только в этом.
23-е. Вчера произошло чрезвычайное событие. Среди бела дня два солдата хозяев острова, Пришельцев, должно быть не заметив меня, кинулись из зарослей на Ки, который возился у воды с пойманной рыбой. Судьба хранит нас: я не спал и не метался в лихорадке в этот, миг. Одного я убил наповал (позже Ки столкнул его тело в реку), другой же, вскрикнув, уполз за лиановую завесу. До вечера он все еще стонал там, но стоило о-Куаку пошевелиться, как пуля свистела мимо него. Ночью он умер, и Ки с диким злорадством показывал мне жестами, как его тело гложут там, в зарослях, рыжие муравьи.
Нас они обглодали бы точьв-точь так же, не убей я этих двоих… В полдень я поступил согласно с нашим уговором: я отправил юношу наперерез предполагаемому пути второй группы. Если допустить, что Светлов и Абрамович разминулись с лекарственниками, то, может быть, мальчику, который в римбе как рыба в воде, удастся наладить связь либо с самим Светловым, либо со второй группой, либо же, в конце концов, с Тук-кхаи сторожевых постов на склоне горы.
Милый мальчик разделся до набедренной повязки и ничего не взял с собою. Ничего, кроме кривого ножа.
Прощаясь, он долго жал мне руку, смотрел в глаза, убедительно, но непонятно говорил что-то.
Слов я не понял, смысл дошел до меня: он просил верить ему; он уверял, что спасет меня.
Потом я остался один: невеселое чувство! Вечереет. Первобытные тени римбы, девственного леса здешних островов, удлиняются, становятся гуще и влажнее. Неразборчивый ропот, таинственные голоса раздаются отовсюду. Глухо квакают огромные лягушки “лухлух”. Кто-то жалобно взвизгнул за деревьями: кому-то там, в гуще леса, пришел карачун. Пахнет жирно, пряно, нелепо: так могло бы пахнуть в магазине, в котором рядом открыты плодоовощной, цветочный и парфюмерный отделы, да тут же устроена и выгребная яма…
Никогда не мерещилось мне, что я увижу своими глазами все это. Да и не увидел бы, если бы не Сури… (Тут на строчку упала капля: прочесть окончание фамилии стало невозможным.) Около шести вечера задремал.
Увидел странный сон: будто у меня есть жена и ребенок и я их очень люблю. Никогда, насколько себя помню, мне не снилось и не думалось ни о чем подобном.
Проснулся от очень большого страха. Я, с женой и этим ребенком (не то дочкой, не то совсем маленьким сыном), гуляя, шел по какому-то мосту, вроде ленинградского Дворцового. И вдруг под нами начала двигаться разводная часть мостового настила. В ужасе я заметался, хватая ребенка и жену, но мост с грохотом рухнул вниз…
Очнувшись, я понял: произошло короткое, но сильное землетрясение, один мощный толчок.
Всюду еще раскатывался гул. Гдето трещали стволы деревьев, отчаянно кричали и хлопали крыльями птицы. Вода тихого Хо-Конга волновалась и пенилась. Мой песчаный пляжик поднялся горбом метра на полтора над ее уровнем…
Потом вся местность содрогнулась еще дважды от могучих ударов.
Затем все стихло. Странно, что наяву я совершенно ничего не испугался…
Стемнело. Писать не могу. Да и знобит отчаянно.
24-е. Очень жаркий день после лунной ночи. Утром вскрыл и ел консервированный ананас. Двое суток как Ки ушел. Делать мне решительно нечего. Воздух полон насекомых, но, на счастье, москитов никаких. Вот светящиеся жуки, те, как только стемнеет, носятся, танцуя, туда и сюда во множестве.
Днем вулкан кажется близким как никогда. Иной раз мне представляется, что он не по-доброму дразнит меня, иногда - что он что-то обещает. Чувствуется, что к ночи я расклеюсь окончательно.
Придумал сейчас хотя бы вкратце повторить в этой тетрадке историю нашего прибытия сюда: первая книжка осталась там, в багаже второй группы…”
…Мелкие карандашные буквы сливались в глазах Андрея Андреевича в невнятную вязь, но мгновениями ему начинало казаться, что их и нет надобности читать. Разве он не помнил, не знал всего этого? Разве он не угадывал написанные слова раньше, чем их удавалось прочитать?… Разве самая лихорадка не била его и сейчас так же, как тогда?
Казуариновая роща? Ну да, конечно: она виднелась далеко над вершинами джунглей, на холме правее самого вулкана. Правее и значительно ближе… Жирный след с бурыми потеками на страничке дневника? А разве крупное зеленое насекомое, какой-то громадный кузнечик не упал в тот миг откуда-то сверху в книжку и он от неожиданности не придавил его?… Еще немного, еще одно, но зато самое трудное усилие, и для него уже не останется ничего тайного во всем этом…
Еще там, в Метрополии, нас задержали. Три недели сверх договорного срока. Их власти никак не хотели допустить экспедицию на Калифорнию. Почему?
Маленький сладкий человечек с желтым, но почти не раскосым личиком, толстенький, на коротких ножках, изо дня в день отговаривал нас. Он вежливенько щебетал, как птичка, прижимал ручки к жирненькой грудке, улыбался, хихикал и только иногда по-собачьи зло скалил большие, совсем не птичьи, зубы.
Виктор Светлов, бородач в полтора раза выше его, громогласный атлет, подавлял его своей непреклонностью. Уже тогда у Светлова сложилась эта фанатически звучащая формула. “Нас шестеро, а прокаженных сотни тысяч. Баланс не в нашу пользу!” В конце концов мы вырвались оттуда. В середине, июля, после спокойного перехода, мы прибыли в Буэнос-Агуас - старый, испанопортугальских еще времен, порт на южном берегу островка, в самом устье Хо-Конга.
