Елена Асеева - К вечности
Это отображение я и послал видением на мозг девочки, желая ее подготовить к появлению рани. Обаче оно рывком вырвалось в пространство и, несомненно, ударилось об Богов. Определенно на это я тратил свои последние силы, последние всплески сияния.
И то благо, что Кали-Даруга оказалась на тот момент подле меня, и принялась лечить. Ибо мои подключения после того видения стали и вовсе мгновенными.
Рани демониц в своем случае слыла мастером… мудрецом, оный принялся за мое лечение с особой торопливостью и участием. Она прилагала все свои знания, усилия, нежность и любовь, которая была, не только вложена в нее нашим Творцом, но и составляла ее суть. В редкие моменты просветления, я видел лицо Кали-Даруги. Она вводила через ухо Владелины нитевидный витень, тончайшее устройство, через каковой впрыскивала сверхвысокочастотные волны в мое естество. Не менее часто она подвергала меня электромагнитному излучению… Лишь меня, это были мельчайшие порции излучения и волн, которые никоим образом не могли навредить мозгу, так как их полностью и незамедлительно растворяло в себе мое сияющее естество.
Данное лечение степенно придавало мне силы, оно сняло утомление и нормализовало как процесс сияния, так и отключения. Просто все свои силы, каковые когда-то при помощи связанных со мной сосудов, нервов, мышц вложил в меня мой Отец, от пережитого волнения, в короткий срок иссякли. И, скажем так, питание, подзарядку я мог получить только от грамотных, мастерских действ демониц, в частности Кали-Даруги.
Голос рани, моей Кали… он нес в себе протяжный звук «Ом!». Он умиротворял своей заботой и любовью не только человеческую плоть, похоже, тоже ослабшую, он ласкал меня. И когда Владелина спала, Кали почасту целовала ее в губы, и тогда сквозь ротовую полость в черепную коробку, а далее ко мне просачивалась голубовато-марная россыпь искорок, кои насыщая мое естество, даровали ему бодрость и крепость.
— Ом! Мой дражайший Господь Крушец, — шептала не менее любовно демоница. — Потерпите, вскоре вам станет легче. Только поколь не делайте резких движений, не творите ничего, что может вас ослабить. И более, мой милый мальчик, никаких отображений. Берегите себя! берегите себя, мой чудесный мальчик.
Много позднее, когда мне и впрямь стало легче, Кали меня подбадривала, а погодя, все также лаская голосом, учила:
— Вмале, мой бесценный мальчик, Господь Крушец мы приступим с вами к занятиям, которые вам необходимы. Чтобы вы сумели установить связи с мозгом плоти и наладить постоянную чревоточину с Родителем. Потому постарайтесь, мой дражайший, Господь.
И я старался…
Сразу после своего выздоровления, точнее сказать, после обретения положенных мне сил, мы приступили к обучению.
Мы, это я и Владелина. И, старались мы, оба… Оба, потому как она оказалась не только умной, любознательной девочкой, но еще и трудолюбивой, мое любимое качество в существах вообще. Иногда она право отвлекалась, на то самое несущественное, такое как созерцание природы, общение с себе подобными и рождение ребенка. И тогда я воздействовал на ее мозг, заставляя заниматься тем, что было важным для меня.
В жизни Владелины Кали даровала мне еще одну встречу с Отцом. Таковую трепетную, милую и короткую. Но я знал, что для этого моей дорогой демонице пришлось постараться, пришлось пойти на уловку, абы того не полагалось по Закону Бытия. Помню, перед самой встречей Кали-Даруга мне сказала:
— Ом! Мой дражайший Господь Крушец, вы только не волнуйтесь, не тревожьтесь так, и пусть эта встреча вас порадует!
И она меня порадовала…
Я видел губы своего Отца на лбу Владелины, слышал его нежные слова и светился от любви к нему:
— Здравствуй мой дорогой, бесценный Крушец, — шептал мой Творец, как всегда лаская меня словами, лобызая меня ими.
И плыла, летела песнь любви Творца к своему Творению, к своей части, что днесь была вписана в мою клинопись. Она та погудка переплеталась с густой белой материей, что прикрывала ноне свод в капище Расов. Она, та напевная мелодия вторила нескончаемой любви, что создала, вдохнула и предала движения когда-то разноплеменной и единожды родственной темной материи, чьим источником являлся я, и был мой любимый Отец.
Спустя время, я научился с легкостью отключать мозг Владелины. Или, правильнее сказать, я им полностью овладел. Я им управлял, настраивал и направлял, так как мне того желалось делать. Впрочем, Кали заприметив сию игру с мозгом, запретила мне так поступать, страшась, что я могу надорваться.
Но я бы не надорвался, потому как выздоровел, и, будучи уникальным, сумел наладить мост меж мной и Родителем. Я научился не только прикрывать мозг и снимать с него волнение, но и направленно подавать зов. Дотоль порывистый, импульсивный мой зов наносил урон здоровью Владелины, еще и потому как я сам был болен. Днесь же Кали-Даруга научила меня выбрасывать его, таким образом, абы он при подаче никак не вредил плоти.
И тогда я, как и желал, целенаправленно послал на Родителя всю свою досаду… Досаду на болезнь, столь долгую и поколь не прекратившуюся разлуку с Отцом. И немедля получил от Родителя извинения. И если девочка уловила глухой и в то же время раскатистый отзвук сопровождаемый звяканьем колоколец и подпевающим им мягким свистковым наигрышем, да едва слышимые слова: «Крушец… Крушец… бесценный мой». То я услышал и последующую молвь Родителя: «Милый мой, моя драгость, прости меня за боль и пережитое!»
Я был уникальным, посему со временем стал все чаще и чаще вводить мозг Владелины в коматозное состояние и вже теперь наращивать меж ним и мной нити, жилы, сосуды связей. Я подготавливал девочку, ее мозг, как одну из своих граней еще при жизни. И еще при жизни сумел объяснить Владелине, кем она станет в грядущем. «Единение, смык с самим Богом, с самим Родителем, одна из моих граней, плоскостей», — не раз я ей сие повторял…
Засим я также уникально втянул в себя мозг девочки, и, обратившись в искру, покинул ее плоть. Это я свершил, потому как услышал далекое распоряжение Родителя: «Пора!» Прозвучавшее не столько как указ, приказ, сколько, как напутствие, пожелание.
Глава тринадцатая
Это «пора!» я слышал и позже, когда искал новую плоть. Не менее стремительно проносясь небольшим сияющим шаром по потомкам Владелины.
«Пора! Пора! Крушец пора! Время на исходе!» — витало обок меня уже приказом Родителя.
Какое время, если не одна плоть не удовлетворяла моим предпочтениям и твоим Родитель предписаниям.
Моим — с мощным мозгом, Родителя — паболдырь.
Инолды, я от той досады бился в щит, установленный над Землей Родителем, стараясь показать, как негодую на сии предписания, оные все же не решился сломать, боясь навредить себе и вызвать новую болезнь.
