Михаил Тырин - Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник)
И-и, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…
Правая рука, кажется, сломана – но это все мелочи, потому что у Машки проблема с левым коленом, подвижности у нее больше никакой нет, а значит – короткая дистанция, и здесь уже скрипка моя…
Академия. Штурвал настоящего космического истребителя в руках. Возможность сразиться с реальным врагом, а не с голограммами на тренажере. Ради такого на многое можно пойти. Все это так близко – протяни только руку.
…Кровь из рассеченной брови заливает Машке правый глаз, а значит – лепим ей боковые со «слепой» стороны. Раз, раз-два, раз, раз. Как она еще стоит? А вот так раскрываться не надо, прямой, еще прямой, да отцепись ты, подсечка, и прямой вдогонку…
Окрик судьи, чьи-то руки оттаскивают назад. Все.
Среди провожающих Анну на автокар Маши не было.
Полковник невообразимо, космически толст. Его пальцы, в которых он вертит твой рапорт, похожи на разваренные в микроволновке сосиски. Взгляд рассеянно блуждает от полировки стола до портрета Доброго Вождя на стене, смотрит он куда угодно, но только не на тебя. Плохой признак.
– Академия с отличием – это хорошо, очень хорошо, – утробно гудит он, – но помилуйте, какая передовая, какие истребители? Воюют у нас строго только мужчины. Для вас множество вакансий, лейтенант Якшиянц, и особенно с вашим дипломом. Будете водить транспорты поддержки в тылу, это тоже очень важное дело…
– Господин полковник, – говоришь ты, – я с детства мечтала об истребительных войсках. Ведь бывают исключения.
– Бывают, но они настолько редки, что только подтверждают правила. Поймите… Анна, фронт – это очень жестокое место. Вам всего двадцать три, вы еще не жили толком. Знаете, что сорок процентов выпускников, которых сажают на истребители, гибнут в течение первого года? И еще двадцать – в течение второго… По сути, пилоты малых кораблей – все смертники, камикадзе. Если бы только истребители не были жизненно необходимы при сегодняшней тактике боевых действий…
– Я все понимаю, господин полковник. Статистику тоже знаю. Но для меня нет другого пути. Прочтите мое личное дело, я впервые переиграла нашего инструктора в Академии на пилотажном тренажере уже на втором курсе, а ведь он боевой офицер с колоссальным опытом. Мое место там, где бьются наши, и больше нигде.
– Знаешь, сколько я таких, как ты, здесь видел? Ребят, правда, в основном. Глаза горят… слова высокие, правильные… уходят и не возвращаются. Никогда. Понимаешь, девочка? Никогда не возвращаются.
– Я давно все решила, господин полковник.
Теперь он смотрит прямо на тебя. От лица и вниз, к строгому декольте форменного кителя, сантиметр в сантиметр по уставу. Туда, где по бокам от выреза красивая голубоватая ткань-хамелеон натянута под давлением изнутри так, что кажется, вот-вот лопнет.
Кончик языка медленно облизывает толстые сальные губы.
– А вы красивая женщина, лейтенант Якшиянц, – говорит он.
Лежать вниз лицом на смятых простынях, кусая подушку. Задыхаться под огромным телом, колышущимся, как студень. Похрюкивающий от удовольствия полковник похож на огромную амебу, облепившую свою жертву ложноножками и медленно ее переваривающую. А самые активные и мерзкие щупальца, содрогаясь, проникают во все отверстия тела, жадно пульсируют, оставляя там свою слизь. Хочется завопить, рвануться, бежать в душ и оттирать себя губкой до красноты, до мяса…
Но нельзя. Надо лежать. Терпеть. Думать о том, ради чего это все.
Булькает вода. Студень запивает новую порцию таблеток.
– Перевернись на спину, – сипит толстяк.
Лейтенант Якшиянц ложится на спину и раздвигает колени.
Боевое охранение за орбитой планетарной станции – чистая формальность. Висят в пустоте истребители с выключенными двигателями. Пространство сканируется, впереди – патрули из тяжелых и средних кораблей. Мышь не проскочит. Сиди себе в кабине любимого, ощущаемого как продолжение собственного тела «Дракона-М», любуйся феерической картиной из звезд и туманностей… никогда не надоедает.
Вдруг…
Что-то произошло. Как сквозь перелив горячего воздуха над костром, потускнело на миг одно из созвездий. Дрогнули и вернулись обратно на ноль уловители цели. Полсекунды, не больше, и все снова тихо, как будто ничего и не было. А может, и действительно ничего не было? Мало ли глюков, помех и возмущений в космосе.
– Бобер, ты что-нибудь засек? – спрашивает Анна.
После недолгого молчания ей отвечает голос из другого истребителя, находящегося так далеко, что он выглядит серебристой точкой и его легко можно спутать со звездой пятой-шестой величины.
– Нет. Чисто. А ты, Росомаха?
– Показалось, – отвечает она.
Где-то внизу спят миллионы землян, колонистов Ригеля-5. Спят и видят сны. Какие похожие состояния, сон и смерть, не правда ли?
Мрыгги называют эту планету Шшшрайра. Когда-то она принадлежала им.
Анна подает тягу на двигатель и стремительно разворачивает свою машину. Вокруг все спокойно. Но если предположить, что это был «призрак»… тогда он должен быть где-то в этом секторе.
Нет, ну сумасшествие, конечно. Но надо проверить.
Росомаха кладет «Дракона» в крутой вираж и режет пространство беззвучными вспышками плазменных пушек.
На пятом залпе она во что-то попадает.
«Призрак» мрыггов, потерявший маскировочное поле диверсионный эсминец, возникает рядом из небытия, разом закрыв от Анны четверть небосвода. Она не успевает даже удивиться, только рефлекторно давит и давит гашетку, пытаясь зацепить капитанский мостик или хотя бы реакторную зону вражеского борта. Давнее воспоминание мелькает на периферии сознания: маленькая девочка делает шаг вперед и уверенно берет в правую руку игрушечную ракету.
Храбрый стриж, атакующий тигра.
Главный калибр «призрака» превращает «Дракона» Росомахи в пар за секунду и три десятых.
Излучатели планетарной станции проделывают то же самое с «призраком» через три с половиной секунды.
И вечный космос так же безмятежен, как и раньше. Люди внизу продолжают сладко спать.
А может, и действительно ничего не было?
Хоронить в космосе нечего. Но традиция есть традиция.
Троекратный салют из музейных пулевиков.
– Сегодня мы собрались здесь, чтобы проводить в последний путь…
В гробу – чудом сохранившийся обломок крыла. Просто оплавленный кусок стали, но это хоть что-то. Прежде чем предать его космосу, остается последняя часть ритуала.
Сломав печать, в читающее устройство вставляют посмертную флешку лейтенанта Якшиянц, и она появляется на экране в пол-стены, живая, улыбающаяся. Парадный красный берет лихо заломлен набок.
